Изменить размер шрифта - +

Тоффрой нервно заходил по кабинету.

– Я должен переговорить с Халком, – наконец выдавил он из себя.

– Бросьте, дорогой Холгер! Уверен, у Халка не более десяти процентов, основной пакет у вас.

– Ладно, – после небольшого раздумья кивнул Тоффрой. – Я готов отдать вам двадцать пять процентов…

– Ой-ой-ой, какая щедрость! – расхохотался Энглтон.

Тоффроя передернуло.

– Милый мой друг Холгер, это щедро, но несправедливо. У настоящих друзей ведь и беды, и победы должны быть пополам! – продолжая смеяться, заявил Энглтон и демонстративно потянулся к телефону: – Договорились? Или мне звонить?

– Договорились… – тихо буркнул Тоффрой.

– Ну и прекрасно! – отодвигая телефон, улыбнулся Энглтон. – Тогда, дружище, есть только одно решение. Дать операции завершиться и ликвидировать Графа, уничтожив фотографии и звуковую запись, которые есть у него. Халк будет молчать, он же в доле. Французская контрразведка его не достанет в любом случае – у него ведь дипломатический иммунитет. Ну а Кулик – его тело останется на месте преступления с советским паспортом в кармане. Всё – концы в воду!

– У нас нет времени, чтобы подготовить ликвидацию Графа! – воскликнул Тоффрой. – Сейчас во Франции нет ни одного нашего агента, способного на жесткие действия…

– Ну почему же? – хитро улыбнулся Энглтон. – Вы забыли, мой дорогой друг: у нас есть… Дедал!

 

* * *

Траурная процессия приблизилась к центральному входу кладбища Сент-Женевьев-де-Буа. Сквозь белокаменные ворота катафалк и следующие за ним несколько черных «Ситроенов» въехали на территорию некрополя и остановились у церквушки, возле которой их уже ожидала небольшая группа людей в траурных одеждах.

Из машин сопровождения быстро и бесшумно, словно призраки, выскочили телохранители. Оглядевшись, они распахнули дверцы президентского «Ситроена», из которого появились Шарль де Голль, Константин Мельник и вдова покойного – стройная женщина в черном одеянии и в траурной шляпке с вуалью.

Собравшиеся сочувственно здоровались друг с другом, пожимали руки, бормоча слова утешения, обнимались, похлопывая по плечам, ненароком смахивали слезы, не замечая, что издали, прячась за стволами деревьев, за ними внимательно наблюдает человек в черной тирольской шляпе.

Из церквушки вышел православный священник.

Руководитель ритуала взмахнул рукой, шестеро сотрудников похоронной службы, одетых в строгие черные костюмы, извлекли закрытый гроб из катафалка и торжественно понесли его в храм. Прощающиеся шли следом, двое несли большой портрет графа Андрея Оболенского.

– Благодарю вас, месье президент, что позвали меня разделить ваше горе… – зашептал идущий рядом с де Голлем статный мужчина в темно-синем костюме и лакированных туфлях, нервно поглядывая по сторонам.

– Конечно, месье Буанатье, вы не были столь близко знакомы с покойным, как я и в особенности наш общий друг месье Мельник, – ответил де Голль, – но мне показалось, что в последнее время…

– Вы абсолютно правы, месье президент, в последнее время мы с покойным достаточно часто общались…

– Кажется, вы были одним из последних, кто его видел? – спросил де Голль.

– Да, – склонил голову Буанатье, – воля случая. Его мучили головные боли, я достал прекрасное американское лекарство и той ночью завез ему домой. К сожалению, оно ему не понадобилось – наутро месье Оболенского не стало…

 

* * *

Прощающиеся с покойным вошли в церковь и окружили установленный у алтаря гроб.

Быстрый переход