А для этого его надо доставить живым. И, желательно, целым и невредимым, но этого я никому не обещал.

Пока мы ехали, я размышлял над тем, кого всё-таки позвать в ряды опричников, и так и не мог найти ответа.

— Скажи-ка, дядька… Кого мне на государеву службу позвать? — совсем отчаявшись, спросил я.

— Как это кого? — удивился Леонтий. — Отца зови. Федьку зови. Родню всю зови.

Воистину, самое простое и очевидное решение. Абсолютно в рамках здешнего менталитета, понятное всем. Кумовство? Возможно, но другие варианты казались мне ещё хуже. Вот только с призывом родственников возникала ещё одна проблемка, и немалая.

— А станут ли они у меня под рукой ходить? Я же младше, — сказал я.

Леонтий почесал в затылке, серьёзно задумавшись.

— Так не тебе же служба, — сказал он. — Царю.

— Так я на ней старшим, — сказал я.

— Всё одно позвать надобно. Не то обидятся, — сказал дядька.

— На обиженных воду возят, — буркнул я.

Но правоту Леонтия я всё же признавал. Да и местные просто меня не поймут, если я откажусь брать родичей на службу, всё-таки родоплеменные отношения тут ещё очень и очень сильны.

— Весточку им отправлю, позову, сами пусть решают, соглашаться или нет, — сказал я.

— Вот это правильно, — оценил дядька.

Путь до Соловков неблизкий, ещё и приходилось делать изрядный крюк через Ярославль и Вологду до Холмогор, а оттуда уже до острова. Оставалось только надеяться, что два всадника легко догонят длинный обоз опального батюшки. Государь в своей милости разрешил Сильвестру забрать целую подводу самого разного барахла, да и сам протопоп вряд ли спешил добраться к Соловецкому монастырю. Скорее наоборот, перспектива провести остаток жизни фактически в арестантах СЛОНа его пугала и он не спешил.

И мы на каждом яме и постоялом дворе спрашивали, не проезжал ли здесь отец Сильвестр, и неизменно получали один и тот же ответ, мол, да, проезжал. Так что ошибиться и потеряться мы с Леонтием не могли. Тем более, что Сильвестр в день проезжал аккурат двадцать вёрст, засветло останавливался на яме, ночевал там, завтракал, долго молился, и только потом выезжал дальше.

Само собой, он ехал не один. С ним была небольшая свита из его самых приближённых слуг, пара монахов-пламенников, охраняющих его и от опасностей пути, и от попыток к бегству, а так же подьячий Разбойного приказа и его люди, которым приказано было доставить Сильвестра в монастырь.

Догонять, однако, пришлось не один день. Мы проехали Переяславль, Ростов, Ярославль, за которым начинались бескрайние леса, тянущиеся до самой Вологды, места глухие и дикие. Больше всего я опасался, что они съедут с тракта и пойдут по рекам. Но нет, подъезжая к первому же яму после Ярославля, мы увидели там настоящее столпотворение, какое бывает при путешествии важной персоны. Куча саней, лошадей, людей, спешка, злые окрики, лающие приказы. Сильвестр останавливался на ночлег.

Мы с дядькой въехали на подворье верхом, сразу же оказываясь в центре внимания. Я демонстративно положил руку на саблю, отыскивая взглядом Сильвестра. В воздухе сразу же запахло грозой, на нас стали коситься недобро. Кто-то взялся за оглоблю, кто-то тоже положил руку на рукоять сабли, двое пламенников с тяжёлыми посохами начали заходить нам за спины.

— Дело государево! — крикнул я, извлекая из-за пазухи свиток с царской печатью. — Велено мне Сильвестра назад в Москву доставить!

— Постриг он принял, — пробасил один из церковных чиновников. — Инок Спиридон теперь он.

— Да хоть Адольф Гитлер, — проворчал я, утомлённый долгой погоней. — Ведите его сюда.