Он был среднего роста, худощавый, но не сухой, гибкий той особой гибкостью, что отличает варваров – в ней чувствовалась и удивительная пластика, и огромная сила, не проступающая буграми бицепсов, но наполнившая всю плоть, стремительная, неотвратимая, опасная. Если смотреть спереди, то удлинённое лицо Зеленоглазого, с очень высоким лбом, крупным, украшенным истинно римской горбинкой носом и мощным подбородком, выглядело спокойным, мудрым, едва ли не мягким. Особенно благодаря изящным очертаниям небольшого, почти нежного рта. Профиль, восхитивший бы любого чеканщика, выдавал ещё две особенности: напор, граничивший с упрямством, и всё ту же силу, но уже силу характера, непобедимую, ибо она сочетала в себе ум, волю и смелость.

– Я слышал не так давно, ты вновь выиграл на состязаниях колесниц? – В голосе сенатора звучало больше чем любопытство.

– Да, выиграл, – подтвердил германец. – Но это было всё же не так трудно, как на римских гонках.

– Не скажи! – вмешался, усмехаясь, Лукулл. – Да, здесь состязались всего двадцать возничих, а не сорок с лишним, как то бывает в Риме, однако выбирали то лучших из лучших, а бритты, все без исключения, хорошо управляют колесницами. У вас же, германцев, это принято не было, а ты вот взял и научился этому искусству так, что никто во всей Империи не может тебе противостоять. Ну и злился же магистрат Публий! Он поспорил со мной на пятьсот сестерциев, что выиграет возница по имени Киорн. Этот местный красавчик специально приехал в Лондинию с севера, из какого то приграничного города, чтобы участвовать в гонках. На него многие ставили, в Британии у него прежде не было соперников. И на тебе! Дитрих обходит его на таком крутом повороте, что смотреть то было страшно, а потом уже не уступает ни локтя.

– Состязались на четвёрках или на двойках? – Тит Антоний явно хотел показать свои высокие познания в конных гонках.

– На четвёрках, – ответил Зеленоглазый с тем же непроницаемо любезным выражением лица. – Мне, по правде сказать, всё равно, но со стороны четвёрки смотрятся ярче, особенно когда соревнуется не так много упряжек. А ты, уважаемый Тит, любитель лошадей?

– Да и у меня у самого в Риме пара очень неплохих упряжек! – с гордостью проговорил сенатор. – Но всё же, Дитрих, я хочу вернуться к вашему разговору, который невольно прервал. Вы ведь обсуждали какую то битву?

Лицо наместника Британии при этих словах потемнело, он уткнулся в свою чашу, словно вопрос Тита застал его врасплох. Хотя он, конечно, знал, что об этом пойдёт разговор.

– Мы обсуждали ТУ САМУЮ битву, Антоний! Ту, после которой вновь пропал злосчастный Девятый легион.

Тит Антоний сморщился:

– Не надо так мрачно, Клавдий! Всё же пропал не легион, а только две когорты.

Наместник едва удержался, чтобы не сорваться. Этот пухлый неженка, знающий лишь дорогу от Сената до своего дворца, а кроме них, посещающий только Колизей да свои любимые термы , кажется, действительно не понимает, что произошло.

– Две когорты – это в данном случае тысяча двести отборных воинов, Тит. Причём все они – италики, настоящие римляне, гордость нашей армии. И пропали первая и вторая когорты, а с ними сам легат , знаменитый Арсений Лепид. И командир первой когорты Валерий Транквилл. А ещё с ними, разумеется, был орёл легиона. Тот орёл, что однажды уже побывал в плену у мятежников и был возвращён нам благодаря подвигу одного молодого центуриона Элия Катулла. Думаю, ты об этом слыхал. И, надеюсь, понимаешь, что потеря легионного орла означает не только позор для всего легиона, но и для всей нашей армии?

– Ну, неужели мы до сих пор остаёмся рабами старых традиций? – попытался возмутиться сенатор.