– Ваше просвещённое общество, Тит Антоний, скоро погубит Империю! – не сдержался наконец наместник. – Ваши философствования, ваши рассуждения о правах граждан, будто права и так не узаконены, не прописаны давным давно, все ваши призывы к терпимости, будь то терпимость к разврату и мужеложеству или к трусости, к нежеланию любить свою родину и служить ей, – всё это подрывает самый фундамент государства! Неуважение к воинской доблести, снисходительные усмешки по поводу наших великих побед и мужества, пренебрежение к величию Империи – вот главные союзники всех наших врагов! Подумаешь, знамя легиона! Да мало ли у нас знамён?

– Что ты, что ты, почтенный Клавдий! – добродушно возмутился сенатор. – Разве я что то подобное говорил? Уверяю тебя, не говорил и не думал. Просто стоит ли так уж остро переживать потерю знамени, если это произошло в бою?

– Мы не знаем, как это произошло! – мрачно бросил наместник. – Знаем только, что почти в точности повторилась история, случившаяся более тридцати лет назад с тем же самым Девятым легионом. Ты не дал мне дослушать Дитриха, он как раз рассказывал, из за чего Девятый легион вновь ушёл на север, за Вал Адриана.

Сенатор вновь с огромным интересом посмотрел на знаменитого ветерана. Дитрих во время их краткой перепалки небрежно грыз ломтик яблока и слегка прихлёбывал вино, делая вид, что его этот спор не касается. На самом деле это было не так, но тевтон предпочитал не вмешиваться. Римляне любят торжественные слова и громкие речи, сама латынь располагает к этому. Но в речах наместника Клавдия, возможно, слишком пылких и нравоучительных, было, по мнению Зеленоглазого, больше правды и смысла, чем в логически правильных рассуждениях Тита Антония.

– Так расскажи нам, Дитрих, что произошло после того, как варвары отступили от крепости? – переведя дух, попросил наместник. – Почему они пошли к Валу, а не от него?

– Неужели ты и вправду не знаешь этого, Клавдий? – Голос германца выдал удивление. – Кажется, прошло уже достаточно времени, и тебе уже докладывали о происшедшем до моего приезда сюда.

– Докладывали! – Клавдий допил вино и возмущённо стукнул ножкой чаши о столик. – Пять раз, и каждый раз по иному. А я хочу услышать всё от человека, который это действительно видел. Не то не послал бы за тобой.

– Но и я видел не всё, – пожал плечами Зеленоглазый. – Ладно, буду говорить дальше, только пусть почтенный Антоний простит меня: я продолжу с того места, на котором закончил, повторяться не умею, да и рассказчик я так себе.

– Ты великолепно говоришь! – воскликнул сенатор. – И у тебя такая безупречная латинская речь...

– Если я двадцать три года на римской службе, то надо быть просто бегемотом толстокожим, чтобы не выучить как следует язык. Так вот, когорта крепостного гарнизона пустилась в погоню за бриттами, и я, разумеется, тоже. Мы обогнули один из выступов Вала, за которым начиналось довольно большое открытое пространство, там мы рассчитывали настичь наших врагов. И... увидели, что отряд варваров исчез!

Клавдий поднял брови:

– Исчез?

– Именно. Уже светало, было далеко видно. И нигде никого!

Молодой сенатор с сомнением поглядел на Дитриха:

– Но не провалились же они сквозь землю?

Тевтон вдруг рассмеялся. От этого его и без того моложавое лицо сделалось ещё моложе, а на левой щеке обозначилась задорная детская ямка.

– Прости, почтенный Антоний! Прости мне этот неуместный смех, но ты сейчас слово в слово повторил то, что сказал тогда командир когорты, известный забияка Лукиан Флавий.