У него было досье, которое называлось «Операция „Красный мятеж“». Я никогда не заглядывал в это досье, но знаю, что он сжег его в ту ночь, когда стали взрываться страусы. На него это очень сильно подействовало, сэр. Я имею в виду взрывающихся страусов. После того как один из них взорвался на улице прямо напротив нашего здания, сэр, лейтенант мгновенно переменился.

– Н‑да, тут у нас с информацией не густо, – сказал коммандант, заканчивая ужин и вытирая рот. – А знаете, – продолжал он, откидываясь в кресле, – мне все время не давал покоя один вопрос: зачем понадобилось коммунистам устанавливать микрофоны в моем доме? Веркрамп считал, что они надеялись до быть нечто, компрометирующее меня. Вряд ли. Я ни чего такого не делаю.

– Так точно, сэр, – ответил сержант. Он нервно оглядел кабинет. – А как вы думаете, сэр, лейтенант Веркрамп когда‑нибудь поправится?

Коммандант Ван Хеерден заверил его, что не имеет на этот счет никаких сомнений.

– У него нет ни малейших шансов выбраться оттуда. Вот нистолечки, – жизнерадостно заявил он.

Сержант Брейтенбах вздохнул с явным облегчением.

– В таком случае, полагаю, вы должны знать: эти микрофоны установили там вовсе не коммунисты, сэр. – Сержант выдержал паузу, чтобы смысл сказанного лучше дошел до начальника.

– Вы хотите сказать… – начал коммандант, на глазах багровея.

– Это Веркрамп, сэр, – поспешно вставил сержант.

– Этот негодяй напичкал мой дом микрофонами? – заорал коммандант. Сержант Брейтенбах тупо кивнул и замолк, дожидаясь, пока коммандант выпустит весь пар.

– Он говорил, что получил соответствующий приказ из БГБ, сэр, – добавил сержант, когда коммандант несколько успокоился.

– Из БГБ? – переспросил коммандант. – Приказ из БГБ? – в его голосе зазвучало беспокойство.

– Так он говорил, сэр. Однако не думаю, чтобы это было на самом деле так, – сказал сержант.

– Понимаю, – сказал коммандант, пытаясь сообразить, с чего бы БГБ вдруг заинтересовалось его личной жизнью. Мысль об этом могла встревожить кого угодно. Те, кем начинало интересоваться БГБ, часто выбрасывались впоследствии из окон десятиэтажного здания БГБ в Йоханнесбурге.

– Мне кажется, сэр, это как‑то связано с его сумасшествием, – продолжал сержант. – Вся его борьба за чистоту наших рядов.

Коммандант затравленно посмотрел на Брейтенбаха.

– О Боже, – проговорил он, – значит, все рассуждения Веркрампа о коммунистах и их агентах – всего лишь предлог, чтобы выяснить, есть у меня с кем‑нибудь роман или нет?

– Так точно, сэр, – подтвердил сержант Брейтенбах, преисполненный решимости ни при каких обстоятельствах не говорить, с кем именно, по мнению лейтенанта, был у комманданта роман.

– Ну, в таком случае Веркрампу здорово повезло, что он угодил в психушку. Иначе быть бы ему разжалованным в рядовые.

– Так точно, сэр, – ответил сержант. – Сегодня ночью взрывов не будет. – Ему очень хотелось сменить тему разговоров и уйти от обсуждения вопроса о личной жизни комманданта. Ван Хеерден посмотрел в окно, в которое до сих пор не вставили стекло, и вздохнул.

– И прошлой ночью не было взрывов. И позапрошлой. Ни одного взрыва с тех самых пор, как Веркрамп очутился в дурдоме. Странно, не правда ли? – спросил коммандант.

– Очень странно, сэр.

– Все происшествия совпали почему‑то с периодом, когда тут командовал Веркрамп, – продолжал коммандант.