|
Ожидание становилось мучительным. Единственное, что хоть как то развлекало – разговоры с Дюпоном. Он по прежнему с удовольствием рассказывал увлекательные, а часто и смешные охотничьи байки. – А знаешь, что удивительнее всего, Джон? Нет, не волшебные предметы, не остров Демона, не Башня Сатаны и даже не наше путешествие во времени! Самое удивительное, что когда Моник пытала меня… Я вдруг простил ей все. Сам не знаю, как это произошло, почему… Стало ее жалко, и все. И простил. – Жалко? – мне казалось, что Дюпон и слова то такого не знает. – Жалко Моник? Но с ней, кажется, все в порядке! – Нет, Джон. Когда она жгла мне спину, я вдруг понял, что жизнь обошлась с ней не лучшим образом. Я терял сознание от боли, и вот, как то очнувшись в очередной раз, понял, что мне ее жалко. Такая злоба не появляется в людях просто так, особенно в женщинах. – Дюпон вдруг встрепенулся. – Кстати! Тебе ведь, наверное, тоже интересно, откуда у нее появился Дельфин! Ты ее не спрашивал? – Моник говорила, что какая то женщина подарила ей талисман в детстве, – припомнил я. – И мне говорила то же самое, – кивнул Дюпон. – Может быть, это даже правда. Но я вспомнил вот о чем: удалось подслушать разговор двух солдат. Один из них бывал в Польше и утверждал, что когда Моник меня пытала, то временами ругалась на этом языке. – Она полячка? – я имел весьма смутное представление об этой далекой стране. – Так вот откуда такой необычный акцент! – Надо полагать, из Польши. Может быть, и дельфин приплыл оттуда? – Вы говорите о Польше? – Моник подошла к нашей клетке и поморщилась. – Какая у вас тут вонь! Хуже чем в свинарнике. Да, я из Польши, не понимаю только, какое вам до этого дело. А вы, значит, снова друзья? Так нечестно, давайте тогда и я опять буду с вами дружить! Как когда то на бриге «Устрица». – Давай, – лениво согласился Дюпон. – Открывай клетку и будем дружить. Иди пойдешь жить к нам? – Открыть клеть! – приказала Моник часовым. – Но пока только для тебя, Джон. Вернешься сюда или нет, зависит только от тебя. Мои ноги не слишком крепко ступали, когда я поднимался на палубу. Привыкая к солнечному свету, я закрыл глаза ладонью, но долго так не простоял – два дюжих испанца скрутили мне руки за спиной. – Сейчас тебя подвесят на рее, – объяснила Моник. – И слегка похлещут линем. Слегка, потому что первый раз. Начинать, или сразу расскажешь, где был «Ла Навидад»? – Поднимайте! – сказал я. – Ты ведь все равно мне не поверишь, если сразу расскажу. – Умнеешь день ото дня! – она одобрительно похлопала меня по щеке. – Еще немного, и догадаешься, что куда разумнее держать мою сторону! – Я ничего не знаю о твоей стороне. – Не заслужил! – Моник отошла и встала рядом с дремлющим на стуле адмиралом. – Граф! Вы просили вас разбудить, когда начнем! Поднимайте его. Канат дернул мои запястья кверху, ноги оторвались от палубы и я повис, изо всех сил напрягая мускулы рук. Однако первый же хлесткий удар линем по моей спине заставил вздрогнуть, и мои плечевые суставы едва не вывернулись. Впереди, справа и слева от меня простиралась бесконечная водная гладь, жарко палило карибское солнце. Мне нравились эти края и жизнь моя здесь тоже нравилась! Второй удар, по животу, заставил зашипеть от боли. «Дюпону приходилось хуже! Значит, это только начало! А раз так, рано жалеть себя – худшее впереди!» Уж такие мы, шотландцы, большие оптимисты. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Надежда и спасение Конечно, я рассказал Моник многое, как и советовал Дюпон. Зачем запираться? Когда висишь с заломленными руками и получаешь удары линем по самым чувствительным местам от весьма опытного боцмана, молчать просто невозможно. |
