|
А фантазия работает вовсю! Я рассказал ей, как мы встретились с Дрейком, великим капитаном, как вместе с ним устроили засаду в горах и перехватили перуанское серебро, много тонн. Победу отпраздновали, добычу разделили, и груженый серебром «Ла Навидад» отправился к Тортуге. – Почему же никто не нашел серебра в вашем трюме? – сурово спросила Моник, когда меня опустили на палубу. – Потому что трюм' проверить никто не догадался, ты сразу стала требовать у Моник Ключ! – И где теперь мой дельфин? У Кристин его не было! Я смотрела ей прямо в глаза! – Я и забыл о нем! – это было правдой, и я придумал на ходу: – Кристин хотела продолжить грабежи, но команда настаивала на возвращении в свое время. Вот собрание и решило у нее дельфина забрать и передать старому Мерфи – он очень хотел вернуться, и дельфин бы ему помог. Моник задумалась. – Да, глаз Мерфи я не видела… Ладно, попробуй все же еще раз все вспомнить, получше. Поднимайте его! – А воды! – взмолился я. Солнце палило все сильней. – Ты обещала дать мне напиться, когда заговорю! – Я пошутила. Хлещите сильней – он молоденький, выдержит. Меня поднимали не меньше шести раз. Сколько точно – не могу сказать. Два раза я повторил историю почти слово в слово, а потом от жажды и боли в изломанных суставах начал путаться. Чтобы Моник поверила, я старался выглядеть униженным, сломанным… И, думаю, это у меня хорошо получалось – почти так и было на самом деле. Когда мне развязали руки, я даже не сразу это почувствовал, так они затекли. – Сядь! – Моник поняла, что я беспомощен и напоила меня сама, поднеся к потрескавшимся губам миску с водой. – Будем считать, что наш первый разговор окончен. Но это не значит, что я тебе поверила! Помни, Джон: я очень тепло к тебе отношусь, но это, увы, ничего не меняет. У меня много способов вытащить из тебя правду, так что хорошенько подумай в трюме. Если захочешь что то сказать – крикни страже, и тебя отведут ко мне даже ночью. Идти я не мог и обратно в клеть меня приволокли под руки. – Поздравляю с боевым крещением! – весело поприветствовал меня Дюпон. – Но, как я вижу, это только начало! Поверь, скоро ты узнаешь, как счастлив человек, у которого ничего не болит. О, это высшее наслаждение! Но понимают это лишь те, кто рычит от боли. На мое счастье, француз ошибся. Ночью начался шторм и уже скоро нас кидало по клети, словно кукол. Сперва мы цеплялись за прутья, но к полудню силы оставили нас. Испанцы не принесли нам ни еды, ни воды, а судя по доносящимся сверху крикам, кораблю приходилось несладко. – Видать, у Моник морская болезнь! – предположил Дюпон, когда нас вместе швырнуло в угол. – Иначе давно бы за тобой прислала, ей любая погода не помеха! Благодаря дельфину, который так помогал и «Устрице», и «Ла Навидад» в плаваниях, я до той поры не испытывал на себе силы настоящего шторма. Теперь мне пришлось узнать и что такое морская болезнь, да еще в довольно неподходящий момент – мне и так было несладко. Шторм бушевал пять дней, редкость даже для весны, и все это время я думал, что вот вот умру. Стража лишь пару раз подавала нам кувшин с водой, а о сухарях никто даже не вспоминал. Проснувшись как то утром, я с удивлением понял, что шторм кончился и стоит чудесная погода. Сквозь щели пробивались солнечные лучи, а мои товарищи спали. Все, кроме Дюпона, который скорчился в углу, пытаясь что то расслышать. Он прижал палец к губам, послушал еще немного и подошел ко мне. – Насколько я понимаю испанский, дела у эскадры неважные! Пять кораблей потерялись во время шторма. К тому же нас снесло намного южнее Панамы, и где теперь искать Дрейка, адмирал не знает. – И что это означает для нас? – Да тоже мало хорошего! Капитан Кристин теперь не представляет, где мы. |
