|
За спиной у него светилась странная при ярком солнце фара маленького желтого бульдозера. Очевидно, именно из бульдозера он и просигналил сиреной. -- Андрей, не разгоняйся! -- кричал отец. Лучников медленно проехал вираж. Молодой походкой, размахивая руками со свойственной ему внешней беззаботностью, отец шел навстречу. -- Вчера здесь случился камнепад, -- объяснил он. -- Я сейчас тут расчищаю бульдозером. Олл райт, закончу после обеда. Арсений сел в машину к Андрею, и они медленно перевалили через опасный участок. -- Ну, а теперь можно, как обычно, -- улыбнулся отец, -- не потерял еще класс? Лучников до тридцати лет занимался автогонками почти профессионально, но никогда на шоссе или в городе этого не показывал, лишь на горных дорогах охватывал его иногда мальчишеский раж. Он подумал, что, может быть, отцу будет приятно увидеть в этом рыжем с сединой морщинистом дядьке прежнего своего любимого мальчишку, и стал подхлестывать свой "питер" толчками по педали. Турбина рявкала. Они выскакивали на виражи, казалось, для того, чтобы лететь дальше в небо и в пропасть, но резко перекладывался руль, выдергивалась кулиса, и со скрежетом на двух колесах -- два других в воздухе -- "питер" вписывался в поворот. -- Браво! -- сказал отец, когда они влетели во двор "Каховки" и остановились мгновенно и точно в квадрате пар-книга. Резиденция Лучникова-старшего называлась "Каховкой" неспроста. Как раз лет десять назад Андрей привез из очередной поездки в Москву несколько грампластинок. Отец снисходительно слушал советские песни, как вдруг вскочил, пораженный одной из них. Каховка, Каховка -- родная винтовка... Горячая пуля, лети! ....................................................... Гремела атака, и пули звенели, И ровно строчил пулемет... И девушка наша проходит в шинели, Горящей Каховкой идет... Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались. Как нас обнимала гроза? Тогда нам обоим сквозь дым улыбались Ее голубые глаза... ............................................................... Отец прослушал песню несколько раз, потом некоторое время сидел молча и только тогда уже высказался: -- Стихи, сказать по чести, не вполне грамотные, но, как ни странно, эта комсомольская романтика напоминает мне собственную юность и наш юнкерский батальон. Ведь я дрался в этой самой Каховке... И девушка наша Верочка, княжна Волконская, шла в шинели... по горящей Каховке... Прелюбопытным образом советская "Каховка" стала любимой песней старого врэвакуанта. Лучников-младший, конечно же, с удовольствием подарил отцу пластинку: еще один шаг к Идее Общей Судьбы, которую он проповедовал. Арсений Николаевич сделал магнитную запись и послал в Париж, тамошним батальонцам: "Ты помнишь, товарищ, как вместе сражались... " Из Парижа тоже пришли восторженные отзывы. Тогда и назвал старый Лучников свой новый дом на Сюрю-Кая "Каховкой". -- Еще не потерял класс, Андрюша. Отец и сын постояли минуту на солнцепеке, с удовольствием глядя друг на друга. Разновысокие стены строений окружали двор: галереи, винтовые лестницы, окна на разных уровнях, деревья в кадках и скульптуры. -- Я вижу, у тебя новинка, -- сказал Андрей. -- Эрнст Неизвестный... -- Я купил эту вещь по каталогу, через моего агента в Нью-Йорке, -- сказал Арсений и добавил осторожно: -- Неизвестный, кажется, сейчас в Нью-Йорке живет? -- Увы, -- проговорил Андрей, приблизился к "Прометею" и положил на него руку. |
