|
Сколько раз он видел эту скульптуру и трогал ее в мастерской Эрика, сначала на Трубной, потом на улице Гиляровского. Они прошли в дом и через темный коридор с африканскими масками по стенам вышли на юго-восточную, уступчатую, многоэтажную часть строения, висящую над долиной. Появился древний Хуа, толкая перед собой тележку с напитками и фруктами. -- Ю узлкам Андрюса синочек эз юзуаль канисна, -- прошипел он сквозь остатки зубов, похожие на камни в устье Янцзы. -- Ты видишь, не прошло и сорока лет, а Хуа уже научился по-русски, -- сказал отец. Китаец мелко-мелко затрясся в счастливом смехе, Андрей поцеловал его в коричневую щеку и взял здоровенный бокал "Водкятини". -- Сделай нам кофе, Хуа. Арсений Николаевич подошел к перилам веранды и позвал сына -- глянь, мол, вниз, там нечто интересное, Андрей Арсениевич глянул и чуть не выронил "Водкатини": там внизу на краю бассейна стоял его собственный сын Антон Андреевич. Длинная и тонкая дедовская фигура Антошки, белокурые патлы перехвачены по лбу тонким кожаным ремешком, ярчайшие американские купальные трусы почти до колен. В расхлябанной, наглой позе на лесенке бассейна стояло отродье Андрея Арсениевича, его единственный сын, о котором он нот уже больше года ничего не слышал. В воде между тем плавали две гибкие девушки, обе совершенно голые. -- Явились вчера вечером пешком, с тощими мешками, грязные, -- быстро, как бы извиняясь. заговорил Лучников-старший. -- Кажется, уже отмылись, -- суховато заметил Лучников. -- И отьелись, -- засмеялся дед, -- Голодные были, как акулы. Они приплыли из Турции с рыбаками... Позови его, Андрей. Попробуйте все-таки... -- Анто-о-ошка! - закричал Лучников так, как он кричал когда-то, совсем еще недавно, будто бы вчера, когда в ответ на этот крик его сын тут же мчался к нему большими скачками, словно милейший дурашливый пес. Так неожиданно произошло и сейчас. Антон прыгнул в воду, бешеным кролем пересек бассейн, выскочил на другой стороне и помчался вверх по лестнице, крича: -- Хай, дад! Как будто ничего и не было между ними: всех этих мерзких сцен, развода Андрея Арсениевича с матерью Антона, взаимных обвинений и даже некоторых пощечин; как будто не пропадал мальчишка целый год черт знает в каких притонах мира. Они обнялись и, как в прежние времена, повозились, поборолись и слегка побоксировали. Краем глаза Лучников видел, что дед сияет. Другим краем глаза он замечал, как вылезают из бассейна обе дивы, как они натягивают на чресла ничтожные яркие плавочки и как медленно направляются вверх, закуривая и болтая друг с другом. Мысль о лифчиках, видимо, не приходила им в голову то ли за неимением таковых, то ли за неимением и самой подобной мысли. Познакомьтесь с моим отцом, друзья, -- сказал Антон девушкам по-английски. -- Андрей Лучников. Дад, познакомься, это Памела, а это Кристина. Они были очень хорошенькие и молоденькие, если и старше девятнадцатилетнего Антона, то ненамного. Памела, блондинка с пышной гривой выгоревших волос, с идеальными, будто бы скульптурными крепкими грудками. "Калифорнийское отродье, вроде Фары Фосет", -- подумал Лучников. Кристина была шатенка, а груди ее (что поделаешь, если именно груди девиц привлекали внимание Лучникова: он не так уж часто бывал в обществе передовой молодежи), груди ее были не столь идеальны, как у подружки, однако очень вызывающие, с торчащими розоватыми сосками. Девицы вполне вежливо сказали "nice to meet you" -- у Кристины был какой-то славянский акцент-- и крепко, по-мужски пожали руку Лучникова. |
