|
А мне надо рассчитаться с Отто. – И что это значит? – Отто считал, что у него есть долг. Теперь этот долг мой, – объяснила Моник. – Но тебя это не касается. – И на том спасибо. Все, мы возвращаемся к кораблю и покидаем это проклятое место как можно скорее! – Я возьму Отто, – неожиданно сказал Клод. – И Руди хорошо бы забрать. Увы, забрать тело Руди не получилось. Мы его просто не нашли. Наверху, в паутине, мне почудился свежий, белый кокон. Что ж, у каждого своя судьба. Когда мы вышли к бухте, первым, кого я увидела, был Тощий Бен. Он сидел, задрав лицо кверху, и отчаянно ругался, поливая ромом ранку в носу. Рядом хохотал Моррисон, оттирая от крови шило. – Вы чем тут занимаетесь? – спросила я как можно более сурово. – Погрузка окончена? – Да, больше «Ла Навидад» просто не унесет! – боцман высморкался, и я увидела, что его волосатые пальцы унизаны золотыми кольцами. – А Бен вот себе в нос колечко захотел, потому что уже и в ушах золото, и на пальцах, и на запястьях, а ему все мало! Ну, я и проколол! – Придурки! – ну что тут еще сказать? – А как же доли считать, если каждый обвешался? – Да мы решили, капитан, что с таким грузом можно не мелочиться. И что на себе, то не в счет. Вы бы выбрали себе, кому что нужно, – он, наконец, заметил тела и посерьезнел. – Что у вас там приключилось? – Все хорошо, боцман. И меньше вопросов. Созывай всех на борт, ждать не буду! Себе я ничего из этого золота брать не захотела. Если уж вся команда в кольцах и серьгах, чем отличиться капитану? Тем, что на нем их не будет. Остальные тоже не проявили интереса к драгоценностям, кроме, разве что, Роба. Но, глядя на нас, и он постеснялся что либо взять. Иван отнес Бенёвского на борт, где больного сразу окружили заботой. Все были благодарны полковнику за то, что он привел их в такое чудесное, как казалось матросам, местечко. На радостях они, конечно же, неплохо выпили в мое отсутствие, и теперь много шутили, делились планами. Все были уверены: «Ла Навидад» покинет бухту тамплиеров, и дельфин быстро, безо всяких хлопот отнесет нас к острову Оук. Потом мы вернемся в старый добрый 1650 ый год, а потом – если не на Тортугу, где мы сильно провинились, то на Барбадос или Ямайку, в любимые таверны, к друзьям и подругам. Рассказы, тосты за тех, кто не вернулся, золото польется рекой, ведь его много, очень много у каждого… Я чувствовала, что этого не случится, но молчала. – Как ты думаешь: Прозрачные ошиблись? – спросил меня Джон, когда я уже стояла у штурвала с дельфином на шее. – Те, что ведут войну против наших и послали сюда Бенёвского? – Ваших, наших… – проворчала я. – Спроси у своего Прозрачного приятеля, когда покажется. Может быть, есть силы, с которыми и им не совладать? Мне снова хочется выйти из игры, Джон. И не потому, что я испугалась. Хотя да, я испугалась! Будущее страшно, и я хочу поменьше о нем знать. – Но нас как раз и просят помочь сделать его не таким ужасным! – возразил шотландец. В Мы же знаем, что Дрейк изменил мир к лучшему? Пусть немного, но изменил. – Мы пока знаем, что все может измениться. И Васко да Гама может пройти вокруг Африки позже, а не раньше Колумба. И война, на которой сражались Отто и Руди, может оказаться совсем другой. А потом вмешаются те, кто не хочет этого, и все вернут обратно… Я не понимаю уже, в каком мире мы живем! – полоса мелких брызг, зависших в воздухе и скрывавших за собой океан, приближалась. – Все, Джонни, теперь оставь меня, и держитесь все за что нибудь! И снова это удивительное ощущение… «Ла Навидад» будто парил в какой то пене. Это было прекрасное, но в то же время тревожное ощущение. Однако через пару минут мы вырвались! Впереди расстилалась морская гладь, а сзади ревел бьющийся I камни прибой. |
