|
– Ура капитану! – закричал Моррисон. Под дружные вопли я мельком взглянула на компас и обомлела. – Джон! Этого не должно быть, проверь! Он посмотрел на прибор и побежал в каюту, свериться. Мгновенно крики смолкли, возле меня сгрудилась половина команды. Все высказывали разнообразные предположения о странной ориентации «Ла Навидад» после выхода из бухты, но ничего толкового я не услышала. Вернулся Джон и подтвердил: компас в моей каюте показывает то же самое. – А еще похолодало, вы заметили? – он выглядел встревоженным, а мне наоборот стало весело. – Будто бы это другое море. В довершение ко всему на море опустился туман, и стало понятно, что ночью мы звезд не увидим. Куда тогда плыть, к чему стремиться? Я просто не знала, о чем просить дельфина, и мы не плыли, а скорее вяло дрейфовали на слабом ветерке. – Давайте похороним здесь Отто! – ко мне подошла Моник, но обращалась она будто ко всем сразу. – Он был очень хорошим. Вы просто его не могли понять, потому что… Я все испортила. Мне не хотелось ей ничего отвечать, просто кивнула боцману. Спустя полчаса все было готово: мешок из парусины и ядро. Честно сказать, ядра мне было немного жаль – их осталось совсем немного, а куда нас занесло, мы не знали. Я даже хотела предложить обменять ядро на золото – вот уж этого добра на «Ла Навидад» хватало! Но и у Джона, и даже у Клода были такие печальные лица, что я сочла неуместным вмешиваться. Мне как капитану полагалось сказать пару слов. – Это тело лейтенанта Отто фон Белова. Я не знаю, с какой войны он сбежал. Я не знаю, каким он был человеком. Я не знаю, чего он хотел. Все, что можно к этому добавить – без него мы не добрались бы до того золота, которое лежит у нас в трюмах. Но он этого, кажется, не хотел. Я не жалею, что я застрелила его, но и не радуюсь этому. Все, я похоронными службами не увлекаюсь. Если больше никто не хочет ничего сказать, пусть моряк упокоится в воде. Никто говорить не стал, даже Моник. Она только поцеловала его последний раз, уже сквозь мешок, а в следующее мгновение подводник Отто отправился на глубину в последний раз. Он не сыграл большой роли в моей судьбе, и я не думала, что буду его вспоминать. Вот только Моник забыть Отто не смогла, и вспоминать пришлось. А тогда мы шли в тумане, по неизвестному морю, и хронометры наши показывали явно неправильное время. Бенёвский дышал и явно собирался поправиться, но пока я могла от него отдохнуть. Я как раз думала, как бы избавиться от назойливого и неспокойного пассажира, когда вахтенный ударил в колокол. – Кажется, корабль! – матрос указал рукой направление. – Ушел вправо. – Так право руля! Нам бояться некого, если только тут нет подводных лодок! Неизвестность томила меня, я хотела найти хоть кого то, и дельфин помог: минут через десять мы увидели силуэт парусника. И тут Устюжин уронил трубку. – Постой! – Он схватил меня за руку. – Не приближайся! – Что случилось? – я не люблю, когда мне оставляют синяки. – Бояться нечего, он меньше нас в два с лишним раза! – Есть чего бояться! Это наш пакетбот, – Устюжин побледнел, как полотно. – Тот, на котором мы ушли из острога! Ты видишь человека на рее? Это я. Все мы дружно уставились на Устюжина, а он совершенно безумными глазами продолжал глядеть на корабль. – Вот! – воскликнул он. – Я так и сделал тогда, помахал рукой! Но корабль исчез в тумане. Я был уверен, что нас видели, и это было странно… – Когда «тогда»? Иван, скажи яснее! – потребовала я. – Это не шутки! Где мы? – Мы возле Формозы. Встретили загадочный корабль на подходе к ней. Через несколько часов туман развеялся, и мы увидели берег. Я закрутила штурвал, уходя влево. Джон потащил Устюжина в каюту, отмечать наше местоположение. |
