|
Но Саня довольно резонно заметил, что так мы никогда никого не догоним, а потому нужно сделать бросок на самолете. И мы полетели. Под нами распластались синие озера, речушки, рыбацкие суденышки, ниточки железнодорожных веток на лесных вырубках. Потом вдруг, словно сказочный град Китеж, прямо в водах озера показался белый монастырь, знаменитый памятник русского зодчества, неприступная древняя крепость и тюрьма, в застенках и кельях которой побывали и Василий Темный, и князь Михаил Воротынский, и патриарх Никон, и боярыня Морозова, и князь Шуйский, и много еще знаменитых и незнаменитых, знатных и незнатных людей. В оправе крепостной стены прошли под нами больше десятка изумительных древних церквей.
В Вологде мы через час после посадки перешли на двухпалубный «колесник» «Леваневский». Вскоре после областного центра река Вологда сливается с Рабангской Сухоной, образуя более чем пятисоткилометровую северную реку Сухону. Издревле жили тут русские. Новгородские ушкуйники, пробираясь к Каме и Вычегде, оседали на этих берегах. Потом тут стали селиться ростовчане, а к концу XV века земли эти окончательно отошли к Москве. С середины XVI века прошла здесь дорога к Беломорью, русские начали торговать с англичанами. Выросли и разбогатели на этом торговом пути Вологда, Тотьма и Великий Устюг, а потом снова пришли в упадок и так захирели, что правительство вспоминало о них, только когда искало местечко поглуше, чтобы сослать неугодных да «политически неблагонадежных». Еще полвека назад, проехав по этим местам, граф Сергий Шереметев отмечал с высокопарной скорбностью: «Грустно видеть равнодушие и невежество там, где оно всего менее соответствует преданиям минувшего». В наше время стали оживать эти берега: Вологда теперь вон как вымахала — маленькая столица. Впрочем, это достижения самых последних лет: еще в тридцатые годы один наш журналист, путешествовавший по Сухоне, жаловался, что «на 70 километров от Вологды — ни одного жилья» и что «еще не всюду проникли громкоговоритель и граммофон». С тех пор много воды утекло в Сухоне: в многочисленных прибрежных селах громкоговорители, проигрыватели, радиоприемники будоражат сонную гладь реки. И все же пока еще спокойна Сухона, отрада для усталых глаз горожанина. «Вот бы где пустить туристские теплоходы», — думаю я, глядя в окно. На «Леваневском» нам дали каюту на носу с огромным, чуть не во всю стенку, окном, и теперь нам прямо из каюты видны спокойная гладь реки, встречные суда и оба берега. Берега идут пологие, низкие, ровные, почти безлесые, леса видны только на горизонте. — Тоска, — говорит Саня. — Вот у нас под Ригой… Леса подступают все ближе, и берег набирает высоту. Теперь уже беспрерывно тянется вдоль берега глухая присухонская тайга — сузём. Лес теперь не только на берегу, но и в воде. Тянутся вверх по Сухоне плоты, топорщатся ежом. Это здешний вид взводной буксировки леса, и подобный вид сплотки так и называется — сплотка «ершом». Плоты тянутся вверх к Сокольскому комбинату. Лес выносят на Сухону таежные реки, и рек этих здесь множество — Двиница, Ихалица, Молонга, Толшма, Печенга, Царева. Рек так много, что весной они заворачивают Сухону обратно, к Кубенскому озеру, и тогда она, наверное единственная в стране река, течет вспять. Места становятся все великолепнее, леса все темнее и гуще, берега обрывистее, реку разнообразят неожиданные разливы, стаи уток, кудрявая зелень островков. Да, в таких вот местах люди грустно восклицают: «Ах почему я не художник!» Или начинают сетовать на художников, которые проглядели эти места, — ох уж эти художники! Действительно ли проглядели? Здесь ведь плавал Верещагин, даже оставил после себя записки. И все же путешествовавший после него граф Шереметев с уморительной грустью восклицал: «Жаль, что берега эти не описаны как следует… Наши художники смотрят в другую сторону, и направлять их трудно…» Мне проще: у меня свой «зоркий», да еще Санины аппараты, так что я не ухожу с верхней палубы. |
