— В общем, уже два года я свободен как ветер, — закончил он свой рассказ с невеселой усмешкой. — Просто не понимаю, какое чудо меня уберегло от женитьбы на какой-нибудь медсестричке. Но я рад, что Провидение меня хранило, — и он с красноречивым видом повернулся ко мне, отпустив на мгновение руль; машина чуть заметно вильнула, я завопила, и момент для объяснений был упущен.

Я перевела разговор на другое; то и дело вдоль трассы виднелись церкви и церквушки, большинство из них в лесах, кое-где купола уже блистали свежей позолотой. Я обратила внимание Володи на одну из них и попросила остановиться, чтобы подойти к ней поближе. Увы, дорогу к храму вымостить еще не успели — отойдя от шоссе на пару метров, я почувствовала, как мои ступни погружаются в глинистую жижу. Прежде чем вода дошла до шнуровки на сапогах, Володя вытащил меня из лужи, бережно довел обратно до машины, усадил в нее и торжественно пообещал, что в Старице, которая славится своими церквами, мы осмотрим их все — после того, как выполним то, ради чего и затевалась эта поездка.

Впрочем, я добилась своего: весь недолгий оставшийся до Старицы путь Володя рассуждал о Владимире Старицком, двоюродном брате Ивана Грозного, и сравнивал архитектурные стили разных эпох; помню, он что-то говорил мне про шатровые купола, но что именно — я прослушала; мне было не до того. Так вот откуда у Володи эти усталые морщинки в углах глаз! Да, от такой жизни, как была у него, устанешь! Если на фотографии в больничном саду он выглядел моложе своих лет, то сейчас, пожалуй, уже старше. Но рассказывал он мне только о жене, с которой он не жил уже лет семь; что же у него было еще — только ли интрижки с медсестрами на рабочем месте или что-нибудь более серьезное?

И вообще, хочу ли я, чтобы он говорил мне о своих чувствах — или, вернее, выражал свои чувства, потому что в наше время больше ценится дело, чем слово? Вправе ли я идти с ним на близость, даже если мне этого хочется — ведь я не способна дать ему то, о чем он мечтает. Я не ангел и не святая, но я не могу на себя брать такой грех — ни за что, ни про что мучить человека, и так уже жестоко наказанного жизнью. А ведь Володя меня любит, все признаки налицо, и он готов взять на себя ответственность за нас обоих. Вот только готова ли я взять на себя такую ответственность? ИГ, едва ощутив вкус свободы, тут же от нее отказаться? Что я говорила по этому поводу Феликсу, когда учила его жить?

Мои размышления прервало коровье мычание. Мы прибыли на место, и древний русский город, вотчина князей Старицких встретила нас вот таким самым сельским звуком. Небольшое стадо переходило перед нами дорогу; судя по всему, Старица была поселком не только одноэтажным, но и почти деревенским. Провинция, она вроде бы и осталась такой же, как и во времена грозного царя, опасавшегося своих старицких родичей. Мне казалось, что все в этом городке происходит замедленно: медленно переходят улицу коровы, еле- еле из-под наших колес успела выскочить замешкавшаяся курица, степенно бредет вдоль дороги мужик…

Только два обогнавших нас экскурсионных автобуса нарушили эту неторопливость, напомнив о других ритмах, ритмах большого города. Мы поехали вслед за ними и подъехали к храму, который возвышался над городком, как бы подавляя его. Оставив машину на площадке, где останавливались все туристы, мы выбрались, разминая затекшие ноги; дождь давно кончился, он остался где-то там, в Москве, небо прояснилось, и в воздухе чувствовался морозец — он же прихватил ледком пожухшую траву.

Я прямиком направилась к церкви, но Володя схватил меня за полу куртки, и мне пришлось ему подчиниться. Синицын уже приставал к прохожему, по виду местному жителю, с адресом Черевкина; как всегда, на первый раз нас послали совсем в другую сторону, и только сморщенная бабушка с кошелкой, к которой мы обратились уже чуть ли не в отчаянии, смогла показать нам, где искать нужный дом.