Но Маргарита Валерьяновна была так упоена собой, что не поняла Викиного сарказма. Подняла на Вику хорошо, умело намазанные глаза.

— Разумеется, могу, — ответила добродушно. — Почему бы и нет?

Губы ее улыбались, глаза смотрели безмятежно. У Вики разом отпало желание съязвить, уколоть. Да ну ее, в самом деле, бывают же такие вот, обожающие самих себя, хорошо им живется, сладко, лучше лучшего…

Может быть, некогда Маргарита Валерьяновна отличалась жизнерадостностью, любила пошутить, посмеяться, возможно, охотно рассказывала всякого рода смешные истории, но теперь она полностью ушла в свои действительные и придуманные хворобы.

Утром она просыпалась со словами:

— Опять болит здесь. Странно: вчера болело справа, а сегодня слева. Почему бы это?

Если кто-то пробовал говорить о чем-либо другом, она не слушала никого. Одно было важно, интересно, значительно: почему вчера болело справа, а нынче слева? Что это может значить?

Она поминутно щупала свой пульс, прислушивалась к нему, наклонив голову, губы ее шевелились, она считала удары пульса.

— Опять экстрасистола! — вскрикивала она. — И еще одна, и еще…

Как только Зоя Ярославна входила в палату, она немедленно начинала засыпать ее вопросами:

— Доктор, что это значит? А это что? Почему у меня болит уже слева, а не справа? А вчера у меня закололо под ложечкой, как думаете, почему?

Обычно Зоя Ярославна терпеливо выслушивала ее. И Вершилов, если случалось ему зайти в палату, так же терпеливо и внимательно слушал жалобы Маргариты Валерьяновны, стараясь ответить на все ее вопросы. Но Вареников никогда обычно не дослушивал.

— Простите, — говорил торопливо. — Совсем позабыл, мне необходимо позвонить…

И убегал из палаты. И Маргарита Валерьяновна провожала его разъяренным взглядом.

— Как же так, — обращалась она к Елизавете Карповне. — Почему он не пожелал меня выслушать?

— Наверно, ему и в самом деле некогда, — пыталась уговорить ее Елизавета Карповна, но Маргарита Валерьяновна досадливо отмахивалась от нее:

— Уж вы скажете! Всем вы верите, как бы не так…

В иные минуты, выкурив сигарету в ординаторской, доктор Вареников признавался:

— Такой зануды, как эта самая артистка, я еще не видел! Клянусь честью, никогда в жизни! Сто вопросов в минуту: почему здесь колет, там ноет, вот тут стреляет, а вот там подергивает? Да что я, ЭВМ на двух ногах?

Как-то, когда он дежурил в отделении, Елизавете Карповне стало очень плохо. Вика Коршунова, дежурившая с доктором Варениковым в одно время, вызвала его в ту самую минуту, когда он в крохотном кабинетике, в котором ели и ночевали обычно все дежурившие врачи, расположился, как он сам выражался, покейфовать немного: налил в столовой чай в термос, разложил на столике взятые из дома бутерброды и приготовился всласть поужинать: прихлебывая горячий, сладкий чай, бутерброд в одной руке, новый зарубежный детектив в другой…

И тут, именно в эту самую минуту дверь рванула Вика Коршунова, проговорила торопливо:

— Скорее в бокс, там опять плохо…

Вареников не спеша отхлебнул чай, откусил кусочек хлеба, щедро намазанный маслом с кружочком копченой колбасы.

— Прости, дорогая, — произнес задушевно. — Кому плохо? Боксу?

Но с Викой эти номера не проходили, его обаяние никак не распространялось на нее.

— А ну, давайте поскорее, — бесцеремонно продолжала она. — Больная в боксе вот-вот сыграет в ящик, а вы тут чаи гоняете…

Медальное лицо Вареникова покрылось густым, клюквенным румянцем.

— Дорогая моя, — чуть запинаясь, начал он, — мне, кажется, закусить воспрещается? Так я понимаю твои слова?

Однако Вика, не дослушав его, вихрем умчалась по коридору.