Он вообще любил повторять общеизвестные истины, цитировать доступные каждому поговорки. Виктор звал его Ипполит Ипполитыч, считая, что отец немного походит на того преподавателя географии из чеховского рассказа, который любил говорить: «Лошади кушают овес», «Волга впадает в Каспийское море».

Он привык слегка подсмеиваться над отцом, в то же время считаясь с ним и непритворно уважая его. Отец никогда не обижался, а, наоборот, сам же подшучивал иногда над собой.

Спустя много лет, у могилы отца, все это обернулось для Виктора горькой, саднящей болью. Если бы можно было вернуть прошлое, хотя бы один день, один только день…

Как-то Лера сказала о его отце:

— Милая, но на все сто ординарная личность.

Виктора задели ее слова за живое.

— Зато твой папочка на редкость неординарен, — произнес язвительно. — Просто Морган и Форд в одном лице.

— Еще чего скажешь? — спросила Лера внешне спокойно, не повышая голос, но глаза ее сузились, сверкнули, он заметил, слегка задрожал подбородок, верный признак с трудом сдерживаемого гнева.

Это была их первая ссора, вернее, размолвка. Они не ссорились, не обвиняли друг друга, не обзывали один другого обидными словами. Просто перестали разговаривать.

Лера умела молчать. Замыкалась в себя, невозмутимая, сдержанная, вечерами сидела, уткнувшись в книгу, не поднимая глаз.

Мама звала обедать. Лера садилась, по-прежнему не глядя ни на кого. Молча ела, молча вставала из-за стола.

Мама и отец переглядывались, но ни о чем не спрашивали. Не желали вмешиваться.

И все-таки мама решилась, как-то утром сказала:

— Лерочка, детка, так нельзя…

— Что нельзя? — спросила Лера.

— Ты знаешь, о чем я говорю.

В конце концов мама сумела добиться своего. Долго, настойчиво уговаривала Леру, приводя различные примеры дружной семейной жизни, рассказала о том, как ей самой нелегко было в первые годы брака, потом принялась за сына. С сыном было намного проще. Мама сказала:

— Ради меня, Витя…

— Что я должен сделать? — спросил Виктор.

— Подойди, заговори с нею первый, не думай ни о самолюбии, ни о какой-то глупой гордости, все это ерунда, поверь мне, главное, чтобы был постоянный мир. Ведь тебя самого тяготит ваша ссора?

— Мы не ссорились, — сказал Виктор.

— Кстати, я даже не знаю: из-за чего вы не разговариваете друг с другом?

Если бы мама знала, она бы тоже, Виктор не сомневался, обиделась за отца. И потому он не решился сказать ей все, как было.

— Да так, в общем-то, из-за ничего…

— Тогда о чем речь? — обрадовалась мама. — Давай заговори с нею первый, обещаешь мне?

Маме он не мог отказать. Так и сделал, как она просила, подошел к Лере, заговорил о чем-то, Лера ответила. Все кончилось миром. Мама ликовала, Ася насмешливо морщила губы.

— Чего это ты так радуешься, будто тебя рублем одарили?

— Я хочу, чтобы был мир, — ответила мама. — А ты разве не хочешь того же самого?

Отец сказал:

— На твоем месте я бы не вмешивался ни во что, пусть их как хотят.

Он был несгибаем. И хотя Лера была с ним неизменно ласкова, умела, как выражался Виктор, подлизнуться к нему, понимая, что победить сопротивление отца нелегко, но тем ценнее была бы победа, он оставался вежливо-холодным.

Она расспрашивала его о том, как он воевал, на каких фронтах, просила рассказать о его работе в конце тридцатых годов в деревне избачом; она знала, это наиболее любимое для него воспоминание, он оттаивал слегка и все же был с нею настороженным, словно ожидал с минуты на минуту, что она может преобразиться и выдать то, чего никто никогда не мог ожидать от нее…

Спустя примерно год они переехали к Лериным родителям, в Черкизово, хотя Виктору было неудобно добираться из Черкизова до института.