К счастью, отца не было дома, а мама и не думала перечить Виктору, взяла чемоданы, рассовала их по разным местам в комнатах, под диван, за шкаф, еще куда-то…

— Пусть они здесь стоят, покоятся, — сказала. И добавила откровенно: — Не бойся, папа ничего не увидит.

Виктор сказал:

— А тяжелые какие, будто камнями набиты, мы с таксистом едва их подняли.

— Да, никак не поднимешь, — подтвердила мама.

— Накопили, — угрюмо произнес Виктор. — За все годы безгрешной и беспорочной жизни.

Он уже начал что-то понимать, разумеется, не все, но что-то постепенно становилось для него ясным.

Мама сказала:

— Не распаляй себя, помни, это Лерины родители.

Виктор мрачно курил одну папиросу за другой. Обычно курил мало, а теперь дымил вовсю.

Мама спросила осторожно:

— Что случилось-то? Ты знаешь, в чем дело?

— Ничего я не знаю, — с досадой ответил Виктор.

Только спустя полгода, на суде, он узнал все подробности, все как есть. Добродушный толстяк, охотно любивший пошутить и посмеяться, оказался самым обыкновенным, рядовым вором. Нет, вернее, не рядовым, а крупным, имевшим немалый опыт, нахапавшим за годы работы в трикотажной артели уйму денег. Вместе с ним сели и его веселые, любившие жизнь дружки, все они мгновенно утратили на суде свою неистребимую жизнерадостность, все дружно обвиняли друг друга, пытаясь утопить один другого, чтобы самим вылезти сухими из воды.

Лерин папа также не был исключением: так же каялся, плакал, размазывая на лице слезы, так же закладывал своих верных друзей, которые в свою очередь закладывали его, так же пытался выгородить себя. Однако ничто не помогло: как папа, так и его дружки получили от десяти до пятнадцати лет тюрьмы с конфискацией всего нажитого нечестным путем имущества.

…Виктор в тот день вернулся домой поздно. Не хотелось уходить из родительского дома, вдруг, словно бы впервые, ощутил, как легко здесь дышится, как отрадно здесь жить. И впервые пришла в голову мысль: может быть, все было бы по-иному, совсем по-иному, если бы он не встретил Леру, если бы на месте Леры была бы другая женщина, духовно более близкая ему, из семьи, которая была бы близка по интересам, по самому своему духу его семье…

Во всех окнах черкизовского дома горели лампы. Теща встретила Виктора на крыльце.

— Беда одна не приходит, — сказала. — У Лерочки началось раньше времени… — Не сдержалась, всхлипнула.

— И главное, тебя нет. Как назло, ты только уехал — и вдруг все началось.

Рано утром Виктор вместе с тещей отправился в родильный дом на Благуше, куда прошлым вечером отвезли Леру.

В приемном покое им сообщили:

— Валерия жива, относительно здорова. А новорожденная девочка, недоношенная, восьми месяцев и трех дней от роду, — умерла.

Через несколько дней Виктор привез Леру домой. Лера была угрюма, молчалива, неохотно отвечала на его вопросы, а войдя в дом, бросилась к матери и заплакала.

— Вот как у нас все получилось…

— И папы нет, — рыдала мать. — Нет нашего защитника, нашего хозяина, кто знает, когда он вернется…

Ни мать, ни Лера не вспомнили о Викторе, даже не глядели в его сторону. Но он не обижался, он неотрывно смотрел на обеих, они сидели на диване, старая и молодая, и непохожие, и чем-то неуловимо походившие друг на друга, может быть, своей беспомощностью, печалью, которая равно запечатлелась на их лицах.

Виктор чувствовал, как острая жалость горячей волной заливает его сердце, он хотел, но не мог ничем помочь Лере, казалось, еще никогда в жизни он не жалел и не любил Леру так, как теперь, в эти исполненные неподдельного отчаяния и горечи минуты…

ГЛАВА ПЯТАЯ

В конце дня, перед ужином, в отделении случилось ЧП: больной Ямщиков бросил тарелкой в медсестру Алевтину Князеву, тарелка угодила ей в голову и немного поцарапала лоб.