— Ну, конечно, — спохватилась Лиза. — Я сейчас все на тарелочку для нее положу и сестричку Вику тоже хочу угостить, она такая хорошая…

— Очень хорошая, — промолвила Бочкарева, — отворотясь не наглядишься!

— Чем же она плохая? — спросила Кузьминична.

— Больше о нарядах да о хахалях думает, чем о больных, — ответила Бочкарева.

Кузьминична вытерла большим пальцем сухие, в сборочку, губы.

— Ну и что с того? Ее дело молодое: когда о нарядах да о кавалерах думать, как не в ее годы? Ты себя, голубушка, вспомни, какая была да какая стала? Есть разница?

Фаянсово-голубые глаза Бочкаревой зло блеснули.

— Будет тебе, надоело…

— Не я начала, — спокойно ответила Кузьминична.

Лиза расчесала волосы, взбила челочку надо лбом, перевязала ленточкой «лошадиный хвост» на затылке.

— Минуты считаю, когда мой придет, — проговорила мечтательно. — Мы уже несколько дней не виделись, целых четыре дня. Он в субботу не мог прийти, на базу его послали, но сегодня-то он непременно явится.

— Явится, не провалится, — заверила ее Кузьминична.

— Он так переживал, что не смог вчера прийти, — сказала Лиза. — Девочки мне передавали, он весь испереживался…

— Как же, испереживался, — насмешливо протянула Бочкарева. — Гляди, милка моя, как бы его какая-нибудь прихехешница не умыкнула, тогда он на этой самой базе дни и ночи без выходных застрянет…

— Будет вам, Мария Петровна, — возразила Лиза, однако светлые глаза ее разом словно бы выгорели, стали совершенно прозрачными.

— Удивляюсь я вам, — не выдержала Зоя Ярославна. — В самом деле, Мария Петровна, зачем вы так?

— Чего ж во мне такого удивительного? — ласково спросила Бочкарева. — Объясните, дорогая вы наша целительница-спасательница, поучите нас, темных, что к чему…

Незамутненно-голубые глаза ее откровенно смеялись. В этот момент Зое Ярославне вспомнилась Альбина; она тогда рассердилась на нее, стала выговаривать: дескать, врач не имеет права поддаваться своим эмоциям, для врача все больные одинаковые, кем бы они ни были, но право же, ни к чему было ругать бедняжку Альбину; сейчас Зоя Ярославна чувствовала, еще немного — и она не выдержит, взорвется, наговорит Бочкаревой множество резких слов, о которых сама же потом пожалеет…

Ариадна Алексеевна окликнула ее со своей постели:

— Говорят, вы дежурите по больнице?

— Увы, — Зоя Ярославна присела на край постели. — Как прошла ночь?

— Нормально, только под утро немного ныло.

— Завтра у вас несколько процедур, — сказала Зоя Ярославна. — Общий анализ крови, потом биохимический анализ, наконец, гастроскопия в десять тридцать.

Ариадна Алексеевна поморщилась:

— Ненавижу гастроскопию, заранее трясусь.

— Что же делать? Зато промелькнет быстро, от силы минут пять-семь.

— Но эти минуты надо выдержать!

Ариадна Алексеевна выпростала руку из-под одеяла. Тонкая нежная кисть, гибкие пальцы, коротко обстриженные ногти.

— Совсем запустила себя, видите, без маникюра, волосы растрепаны, не уложены, — она тряхнула коротко стриженными русыми волосами. — Вид жуткий, а мне это никак не годится!

— Почему? — спросила Зоя Ярославна.