Бочкарева сказала:

— Осталось еще заработать опущение желудка, моя миленькая…

— Я вам не миленькая, — спокойно ответила больная. — Если хотите, зовите меня по имени-отчеству — Ариадна Алексеевна.

Зоя Ярославна присела на стул возле ее постели.

Ариадна Алексеевна работала художником-дизайнером.

Довольно высокая, хорошо сложенная, она сзади могла показаться юной девушкой, но стоило ей обернуться, в глаза сразу же бросались желтоватая кожа лица, усталый рот, морщинки возле губ. Выглядела она старше своих лет и знала об этом.

— Когда избавлюсь от своих хвороб, я сразу поправлюсь, — говорила. — Я быстро полнею и так же быстро худею. Стоит мне пополнеть, и я сразу же начинаю выглядеть на десяток лет моложе.

Она была иронична, бесспорно умна, наблюдательна. Умела заставить слушать себя, хотя и не старалась повысить голос.

— Боли замучили, — сказала Ариадна Алексеевна. — Особенно ночью. И когда только все это кончится?

— Всему приходит конец, — сказала Зоя Ярославна. — И вашим болям тоже наступит конец, мы вас подлечим здесь…

— Надеюсь, — нетерпеливо прервала ее Ариадна Алексеевна. — Все будет в порядке, выздоравливайте, больше не будете болеть — и так далее, и тому подобное… — Невесело усмехнулась. — Это все давно мне знакомо, поверьте, доктор, я все хорошо знаю и понимаю…

— Вот и хорошо, — невозмутимо проговорила Зоя Ярославна.

Подумала про себя:

«Видно, крепкий орешек и злюка, наверно, изрядная…»

Тут же оспорила себя с досадой. Как не совестно все-таки осуждать тяжело больного человека? И за что? За некую, вполне, к слову, допустимую иронию?

«Какая же я несправедливая, пристрастная баба, — мысленно обругала себя Зоя Ярославна. — Именно баба, а не врач!»

Но вслух постаралась со всей возможной доброжелательностью, терпеливо пояснить:

— Уверяю вас, врачи попусту словами не бросаются. Если вы верите врачу и, главное, хотите быть его союзником, иными словами, хотите выздороветь, это уже половина успеха.

— Почему не три четверти? — спросила Ариадна Алексеевна, внезапно щеки ее вспыхнули неровным, быстро погасшим румянцем, она негромко охнула, схватившись обеими руками за живот.

— Болит? — спросила Зоя Ярославна. — Вот именно сейчас? Здесь?

Ариадна Алексеевна кивнула. Зоя Ярославна присела на край постели, осторожно положила руку на живот Ариадны Алексеевны, гладкая, до сих пор еще покрытая летним загаром кожа, великолепная линия бедер, маленькие, почти девичьи груди. На лбу Ариадны Алексеевны выступили капельки пота. Глаза потемнели. Должно быть, она сейчас испытывала непритворную боль.

— Подождите, милая, — сказала Зоя Ярославна. — Сейчас я вам сделаю обезболивающий укол, потом дам бурже, и это все снимет боль.

Она быстро вышла из палаты, взяла у сестры на посту бутылку бурже и снова вернулась в палату. Сестра вошла вслед за ней, высоко приподняв шприц с обезболивающим раствором.

Она едва успела сделать укол Ариадне Алексеевне, как в палату вошла старшая сестра Клавдия Петровна.

— Зоя Ярославна, вас требуют в тридцатую, там больной буянит.

— Как так — буянит? И кто же? — спросила Зоя Ярославна.

— Новенький, вчера поступил, Садыков, без вас не желает колоться, говорит, чтобы вы его кололи, больше он никому не хочет доверять…

Все это Клавдия Петровна выпалила в один присест, распахнув широко дверь: дескать, давайте не задерживайтесь…

Лиза Корытова робко спросила:

— Еще нет ничего?

Она ожидала результат сканирования печени, которое ей провели два дня назад.