А потом, прорываясь сквозь эту далекую пургу, явственно прозвучал голос
Максима Максимовича Исаева:
-- Сыночек, ты слышишь меня?!
И Александр Исаев, сделав шаг навстречу, закричал:
-- Папочка, миленький, слышу! Слышу тебя, родной! Мне уже совсем
хорошо! Я почти все вспомнил, папочка! Где ты?! Папочка?! Отвечай же!
Хочешь, я еще громче закричу? Ты слышишь меня?!
Военврач выключил магнитофон и кивнул надзирателям: "Можете уводить".
-- А папа? -- по-детски пронзительно закричал Саня. -- Папочка! Я же
здесь! Почему ты замолчал?! Я здоров, папочка! Я помню! Я вспоминаю, папа!
...Александра Исаева признали вменяемым и увезли в другую тюрьму.
Когда трем исполнителям показали его -- один из них должен был во время
конвоирования по коридору выстрелить осужденному в затылок, -- самый рослый
из них сделался вдруг белым как полотно:
-- Так это ж наш капитан! Это Коля! Он нам в Праге жизнь спас!
Товарищ,, он наш! Он наш! Это ошибка, товарищи!
-- Ты на одуванчик подуй, -- тихо сказал Исаев-младший, -- детишки по
миру разлетятся. -- А потом улыбнулся загадочно: -- Мне в спину нельзя...
Мне в голову надо, она у меня болит, а спина здоровенькая...
...Исполнитель Гаврюшкин был расстрелян через семь дней; провел пять
суток без сна на конвейере: "Кто рекомендовал пролезть в органы? С кем
снюхался в Праге в мае сорок пятого?!"
...Начальник команды получил строгача с занесением.
Заместитель начальника отдела кадров отделался выговором без занесения
в учетную карточку.
Начальнику тюрьмы было поставлено на вид.
20
Влодимирский чувствовал, что наверху происходит нечто странное,
непонятное ему, какое-то дерганье и суета, начинавшаяся вдруг и столь же
неожиданно кончавшаяся.
Разгадывать политические ребусы -- работа, непосильная обычному
человеку, хоть и с полковничьими погонами, да еще при полнейшем расположении
начальства: как абакумовского, так -и комуровского (считай, бериевского).
Именно это последнее -- благорасположение с двух сторон -- держало его в
состоянии постоянной напряженности, не оставляя времени исследовать то, что
так беззвучно и незаметно, но давно и грозно ворочалось в Кремле: мимо него
не проходили ни разговоры о семье Молотова -- странные разговоры, тревожные;
ни намеки на то, что Сталин перестал принимать члена Политбюро Андрея
Андреевича Андреева, который в свое время тесно сотрудничал с Дзержинским;
прервал отношения с Ворошиловым; постоянно -- так было в тридцать шестом,
рассказывали старожилы, -- вызывает Вышинского; явно приблизил Абакумова;
Берия принимает реже, чем Виктора; маршал по этому поводу сухо заметил:
"Зарвался".
Он несколько растерялся после недавнего разговора с Комуровым потому
еще, что тот поинтересовался: "Ты твердо убежден, что Исаев не гонит липу по
поводу его рукописи, хранящейся в банке?"
Значит, и это навесили на него: если Исаев не лжет, удар придется
именно по Лаврентию Павловичу -- бить есть по чему: именно тот приказал
Шандору Радо после заключения договора о дружбе с Гитлером не проявлять
активности; именно он запретил Шандору привлекать к работе Реслера,
человека, имевшего прямую связь со штаб-квартирой фюрера, -- "провокатор и
английский шпион". |