Эжен ей выказал большую преданность и
полное сочувствие при обстоятельствах такого рода, когда женщина ни в чьих
глазах не видит ни жалости, ни истинного утешения для себя, - а если в это
время и бывает, что мужчина говорит женщине нежные слова, он это делает с
расчетом.
Прежде чем повести атаку на дом Нусингена, Растиньяк хотел тщательно
изучить расположение фигур на своей шахматной доске; для этого он постарался
выяснить себе предшествующую жизнь папаши Горио и собрал точные сведения,
которые сводились к следующему.
До революции Жан-Жоашен Горио был простым рабочим-вермишельщиком,
ловким, бережливым и настолько предприимчивым, что в 1789 году купил все
дело своего хозяина, павшего случайной жертвой первого восстания. Он
обосновался на улице Жюсьен, близ Хлебного рынка, и проявил большую сметку,
взяв на себя председательство у себя в секции, чтобы обеспечить свою
торговлю покровительством людей, наиболее влиятельных в ту опасную эпоху.
Такая хитрая политика и положила основание его богатству: началось оно в
период настоящего или умышленно созданного голода, когда в Париже
установилась огромная цена на хлеб. У дверей булочных люди дрались до
смертоубийства, а в это время некоторые лица преспокойно покупали макароны в
бакалейных лавках. За этот год гражданин Горио нажил состояние, позволившее
ему впоследствии вести торговлю, пользуясь всеми преимуществами, какие дает
торговцу крупный капитал. С ним произошло то, что бывает со всеми лишь
относительно способными людьми. Его серость спасла ему жизнь. К тому же он
не вызывал к себе ничьей зависти, так как о его богатстве стало известно
лишь тогда, когда слыть богачом уже не было опасно. Все его умственные
способности, видимо, ушли в торговлю хлебом. Он не имел себе равных, когда
дело шло о зерне, муке, крупе, их качестве, происхождении, хранении, когда
требовалось предвидеть цену, предсказать недород иль урожай, дешево купить
зерно, запастись им в Сицилии, на Украине. Глядя, как он ведет свои дела,
толкует законы о ввозе и вывозе зерна, изучает их дух, подмечает их
недостатки, иной, пожалуй, мог подумать, что Горио способен быть министром.
Терпеливый, деятельный, энергичный, твердый, быстрый в средствах достижения
цели, обладавший орлиным зрением в делах, он все опережал, предвидел все,
все знал и все скрывал, дипломат - в замыслах, солдат - в походах. Но вне
этой особой отрасли, выйдя из простой и мрачной своей лавки, где он сидел в
часы досуга на пороге, прислонясь плечом к дверному косяку, Горио вновь
становился темным, неотесанным работником, не мог понять простого
рассуждения, был чужд каких-либо духовных наслаждений, засыпал в театре и
казался одним из парижских Долибанов[82], сильных только своею тупостью.
Почти все люди такого склада похожи друг на друга. Но в душе почти у каждого
из них вы можете найти возвышенное чувство. |