- А что она
говорила обо мне?
Растиньяк передал в приукрашенном виде свой разговор о нем с
баронессой, и Горио внимал этому рассказу, как слову божию.
- Дорогое дитя! Да, да, она очень меня любит. Но не верьте ей в том,
что она говорит об Анастази. Видите ли, сестры ревнуют меня друг к другу.
Это лишнее доказательство их нежных чувств. Госпожа де Ресто тоже очень
любит меня. Я это знаю. Отец знает своих детей, как знает всех нас бог,
который видит самую глубину души и судит нас по нашим помыслам. Они обе
одинаково нежны со мной. Ах, будь у меня хорошие зятья, я был бы совершенно
счастлив! Полного счастья на земле, конечно, нет. Ах, если бы я жил с ними!
Только бы слышать их голоса, знать, что они здесь, рядом, видеть их, когда
они приходят и уходят, как то бывало, пока мы жили вместе, - и мое сердце
запрыгало бы от радости. А красиво ли они были одеты?
- Да, - отвечал Эжен. - Но как же это так, господин Горио: ваши дочери
окружены такою роскошью, а вы живете в этой конуре?
- По чести говоря, для чего мне лучшее жилище? - ответил Горио как
будто беззаботно. - Мне трудно вам это объяснить, я не умею связать как
следует двух слов. Все - здесь, - добавил он, ударив себя в грудь. - Моя
жизнь в дочерях. Если им хорошо, если они счастливы, нарядны, ходят по
коврам, то не все ли равно, из какого сукна мое платье и где я сплю? Им
тепло, тогда и мне не холодно, им весело, тогда и мне не скучно. У меня нет
иного горя, кроме их горестей. Когда вы станете отцом, когда услышите вы
лепет своих деток и подумаете: "Это часть меня самого!", когда почувствуете,
что эти малютки кровь от крови вашей, лучшее, что в ней есть, - а ведь это
так! - то вам почудится, будто вы приросли к их телу, почудится, будто и вы
движетесь, когда они идут. Мне отовсюду слышатся их голоса. Достаточно
одного печального их взгляда, чтобы во мне застыла кровь. Когда-нибудь
узнаете и вы, что их благополучием бываешь счастлив гораздо больше, чем
своим. Я не могу вам объяснить всего: это внутренние движения души, которые
повсюду сеют радость. Словом, я живу тройною жизнью. Хотите, расскажу вам
одну занятную вещь? Видите ли, став отцом, я понял бога. Все сущее произошло
ведь от него, поэтому он вездесущ. Такое же отношение между мной и дочерьми.
Только я люблю моих дочерей больше, чем господь бог любит мир, ибо мир не
так прекрасен, как сам бог, а мои дочери прекраснее меня. Они настолько
близки моей душе, что мне все думалось: сегодня вечером он их увидит! Боже
мой! Пусть только какой-нибудь мужчина даст моей Дельфине счастье, то
счастье женщины, когда она горячо любима, - и я стану ему чистить башмаки,
буду у него на побегушках. Я знаю от горничной, что этот сударик де Марсе -
зловредный пес. У меня чесались руки свернуть ему шею. Не любить такое
сокровище, такую женщину, с соловьиным голоском и стройную, как статуя! Где
у нее были глаза, когда она шла замуж за этого эльзасского чурбана? Обеим
нужны были бы в мужья красивые, любезные молодые люди. |