Мы с Крымовой оказались в одиночестве. Если не считать старушки, которая вязала, сидя за столом возле дверей. Некая помесь доброй волшебницы со злющей Бабой Ягой.
– Ленка, не дергайся зря, – принялся я успокаивать женщину. – Ничего страшного – обычное отравление… С консервами такое часто случается…
Упомянул о консервах и спохватился – их то мы и не ели. Все было – и балык, и икра, и разная колбаса ветчина, а вот консервов – ни одной банки.
Кажется, Лена не обратила внимание на мою оплошность. Зато выделила из успокоительного монолога словечко «не дергайся». Редко употребляемое и поэтому – заметное.
– А почему ты решил, что я дергаюсь? Или – на лице написано?
Похоже, успокаивать «ангелочка» нет необходимости. У Лены – по прежнему – ни слезинки, ни морщинки – спокойное выражение лица человека, покорившегося судьбе. Правда, заметна задумчивость, углубленность «в себя», но попробуйте не задуматься в сложившейся обстановке.
Так мы и сидели рядышком, будто две подраненные птицы на ветке… простите, больничной скамье. Сидели и молчали. А о чем говорить? О Крымове? Боюсь, судьба бизнесмена предрешена… Но не скажешь же это будущей вдове… Пусть надеется.
Неожиданно миссию успокоения взяла на себя старушка. Сейчас черты, позволившие мне отнести её к подразделу Бабы Яги, испарились. Перед нами – самая настоящая добрая волшебница не помню уже из какой сказки.
– Не печалься, милая, Бог не без милости, – она отложила вязание, легко, не по стариковски, поднялась и присела рядом с женой больного. – Авось, выкарабкается твой муженек… А ты не зажимай сердечко, не мучь его. Чувствуешь – подпирают душу слезы, не глуши их, дай волю – пусть текут, вымывают горе…
По лицу Лены пробежала насмешливая гримаса. За кого её принимают? Неужели эта престарелая развалина думает, что из глаз супруги умирающего могут потечь слезливые ручейки?
– Да и что горевать то? – не унималась добрая волшебница. – Наш Стасик из любой болести достанет человека. Смерть его страсть как боится…
– Стасик? Кто это?
Волшебница вмиг преобразилась в Ягу. Даже показала два оставшихся зуба. Дескать, кто ты таков, мил человек, что нашего Стасика не знаешь?
Конечно, я не знал, но догадывался. Наверняка, это – доктор с очками на кончике носа, главврач поселковой больнички. В крохотных населенных пунктах нет людей талантливей педаго гов и врачей. Ими гордятся, на их мнения ссылаются, о них ходят легенды.
– Стасик – енто наш доктор, Васин Станислав Платонович, – бабушка неодобрительно покачала головой в косынке, словно выругалась в адрес человека, не знающего местного эскулапа. – Был однажды случай – коли видел бы – не спрашивал: кто да почему… Привезли из леспромхоза мужичка с рукой бревном раздавленной, – напевно принялась рассказывать старушка. – Пилил мужичок дерево, оно упало и рука – в лепешку… Помучился Стасик, не без этого, но чудо сотворил великое – мужик ушел здоровехонек. Той самой раздавленной ручкой пожимал руку Стасика. Да так, что доктор морщился…
Гуляет очередная легенда, одна из многих других, сложенных в народе. И не просто гуляет – ведет за собой десятки аналогичных сказаний.
– Не может быть! – плеснул я «бензинчику» в огонь.
– Это у других не может быть, – зло огрызнулась Яга, – а у нашего Стасика завсегда получается… Еще помню был такой случай…
Весенним ручейком полилась очередная байка. Типа хвалебного песнопения. Я делал вид – внимательно слушаю. Во первых, грешно обижать стариков. Во вторых, авось, блеснет в завале пустой «руды» драгоценная искорка. |