Лена сидит, напряженно выпрямившись, будто ей под платье приспособили доску, не позволяющую гнуться. Сложила руки на коленях и смотрит строго перед собой, минуя бабку рассказчицу, меня и, главное, дверь реанимации. Глаза – сухие, на щеках – болезненный румянец.

Бабушка, вдохновленная вниманием благодарных слушателей, продолжала озвучивать все новые и новые легенды и сказания. Чего только в них не наворочено! И возвращенные к жизни мертвые, и прозревшие слепцы, и приговоренная другими врачами к бесплодию, а у Стасика благополучно разродившаяся молодка…

– Вот и полумай сама – што перед этим болячка твово муженька? Для Стасика – раз плюнуть и два раза растереть. Небось, поел мужичок чего несвежего, желудок и забарахлил. Сичас Стасик очистит его, промоет и – на тебе, лебедушка, твово благоверного. Живого да здорового. Живите и радуйтесь!

До чего же все легко и просто в изложении доброй волшебницы! Но я подозреваю, что в действительности – намного хуже. Главное, непонятна причина отравления. Сидели за одним столом, закусывали одним и тем же, а я, Ленка и Ларин – здоровехоньки. Пострадал один Крымов. Почему?

Притворяясь, что слушаю россказни, поражаясь и умиляясь подвигами святого лекаря, я перебирал в памяти события истекших суток. Вернее, – за последние полдня… А ещё вернее – за вчерашний вечер и ночь…

Плотно поужинали… Лена достала жаренную курицу, нарезала сыр и ветчину, раздала всем по паре яиц… Ларин «ответил» баночкой красной икры и маринованной селедкой, перемешанной с луком. Выпили, не без этого. Как изящно выразился Венька, по полтора десятка граммулек. Выставленные и выложенные на столик деликатесы потребляли почти в одинаковых пропорциях.

Что происходило потом?

Память услужливо подсказала: чаепитие. И – нажала на тормоза. Вот она, единственная «закорючка»! Принесенные проводницей стаканы с чаем однозначно отпадают. Пойди догадайся, какой из них возьмет себе человек, которого задумали отправить на тот свет, а какой – его сосед либо соседка.

Нет, нет, пока – чисто!

Что дальше? Из глубины сознания выполз червяк и стал извиваться, подталкивать застоявшиеся мысли.

Заполненная проводницей бутылка из под нарзана! Что могло помешать ей бросить туда щепотку ядовитого снадобья? Никто и ничто. Отвернулась от сопровождающего её Ларина и бросила. Секундное дело…

Ларин? Он тоже, возвращаясь от служебного купе, мог совершить аналогичное преступление. Знал – абсолютно безопасно, никто не схватит за руку. Подозревать можно, но подозрения без малейшего доказательства, что ручка без чернил или пасты – водишь жалом по бумаге и – никаких следов.

Итак, версия номер один – проводница. Версия номер два – Ларин…

По законам логики обязана быть третяя.

Червячок сразу же завозился, затолкал мокрым носом.

Память нарисовала расплывчатую картинку. Мы с Лариным прижимаем к полу дергающееся тело Крымова. Лена крадется к выходу. Ненароком, а возможно – специально, задевает бутылку с чаем… Содержимое выливается… Полностью, до донышка… Для экспертизы ничего не остается…

Глупость! Спрашивается, зачем жене бизнесмена убивать мужа? Все равно, что резать курицу, несущую драгоценнные яйца.

И все же – версия номер три.

Медицинская бабуля продолжала монотонно вещать о сказочных подвигах Геракла, то бишь, главврача Стасика. Крымова сидела все так же прямо, застывшая, с нездоровым румянцем на щеках. Уставилась неподвижным взглядом на простенок, где вывешены правила посещения больных и – ни звука, ни стона.

Будто изучает, что можно передавать, а что категорически запрещается, в какие дни разрешены посещения, а в какие не пустят… Все это знакомо, как белые халаты медиков… А почему, спрашивается, обязательно белые, а не голубые или сиреневые в розовую крапинку?

Дурацкие инструкции вызывают тошноту.