Доктор Мария Васильевна по молодости и неопытности почему то решила, что её пациент смертельно болен. Задача лечащего врача принять все меры для его спасения.

Шесть раз меня заставили лежать рядом с кардиографом. В виде разных анализов «выкачали» минимум поллитра мочи. Восемь посещений лаборатории стоили мне немало отсосанной миловидными девчушками крови. Плюс меня прогнали сквозь строй врачей специалистов, под дверьми кабинетов которых маялись десятки таких же ни в чем неповинных бедолаг…

Со временем пребывание в Пятигорске перестало радовать новыми открытиями, переросло в повседневность.

Одолела скука.

Заниматься легковесным сексом с дамами, подобными ленкиной простушки, не хотелось. По натуре я – чистоплюй, не выношу ничего грязного, начиная от белья и кончая половыми отношениями.

Глушить скуку водкой – тем более противно.

Короче говоря, не знаю, как я вытерпел бы пребывание в санатории, если бы не затеянное расследование. Оно целиком поглотило меня, заставляла забывать о скуке, переносить всевозможные процедуры и врачебные осмотры.

Вдобавок ко всему меня допекали воспоминания о прежних встречах с ангелочком без крылышек. Когда она ещё не носила новой своей фамилии – Крымова, а была просто Ленкой.

Оказывается, при всем несовершенстве человеческая память сохраняет многие «картинки» прожитого. По ночам я будто просматриваю увлекательные кадры, в которых – жаркие об»ятия, сладкие поцелуи и многое другое, не подлежащее разглашению. Просыпаюсь в поту с больной головой и, чертыхаясь, глотаю снотворное.

Скорей всего поэтому необходимость откровенной беседы с вдовой обрадовала меня. Ибо эта необходимость – чисто деловая, не замешана на сексе и прочих нежностях. Значит, мне не в чем себя упрекнуть.

Со дня гибели Крымова минуло две недели. Срок вполне достаточный, чтобы Крымова смирилась с потерей мужа. Тем более, что особого горя в поведении вдовы я и раньше не замечал. Ни в санатории, ни тогда – в Майском. Ленка даже пооткровенничала, сознавшись в отсутствии любви к мужу.

Не взирая на игривые мысли, я чист и по отношению к памяти друга и – к самому себе.

Навещать Ленку в её комнате не было желания. Не потому, что боюсь не справиться с мужскими «эмоциями» – возненавидел её соседку. Впрочем, ненависти, как таковой не испытывал – появилось чувство брезгливости.

Вообще то, какое мне дело до того, с кем простушка испытывает прочность санаторных кроватей или под кем подминает траву в нашем парке. И все же при виде ярко намалеванного рта и излишне подвижных бедер Людмилы к горлу подкатывала тошнота.

Поэтому пришлось подстеречь Крымову в лечебном корпусе.

Я решился на полную откровенность. Нередко она значительно выгодней самого искусного маневрирования. Тем более, что после получения телефонограммы из Козырьково подозрение в причастности женщины к убийству Веньки резко пошло на убыль.

Устроился я на диванчике напротив строя ванных кабин. Сидел и размышлял.

Конечно, разработку проводницы прекращать нельзя. Инфаркт – не доказательство отсутствия вины. Беда, никто не спорит, можно посочувствовать, при необходимости помочь, но не оправдать.

Ларин – подозрителен по всем статьям. Слишком много разночтений в поведении и высказываниях. Неизвестно о чем он разговаривал с Надеждой Семеновной, после чего она попала в больницу. Откуда блондин знает Крымову, где они познакомились до встречи в поезде?

И почему, наконец, меня не оставаляет ощущение, что я когда то раньше тоже видел блондина. Встречаться вплотную, так, чтобы запомнить характерные жесты, абрис фигуры, я мог только с подследственными и свидетелями.