|
Помимо этих трех-четырех домов, на углу бульвара все еще стояло величественное здание, которым улица Сен-Клод могла бы гордиться как аристократическим особняком, но это здание было самым закопченным, самым безмолвным и наиболее глухо заколоченным из всех домов квартала. В самом деле, после пожара, который был в этом доме или, вернее, в части этого дома, Бальзамо исчез, никакого ремонта сделано не было, и особняк был заброшен. А теперь посмотрим на прилегающий к маленькому садику, огороженному высокой стеной, высокий и узкий дом, который, подобно длинной белой башне, поднимается в глубину серо-голубого неба. Постучимся в дверь и поднимемся по темной лестнице, которая кончается на пятом этаже, - там, где у нас есть дело. Простая лестница, приставленная к стене, ведет на последний этаж. Дверь открыта; мы входим в темную, голую комнату; ее окно занавешено. Она служит прихожей и сообщается со второй комнатой, меблировка и любая мелочь которой заслуживают самого пристального нашего внимания. Доски вместо паркета, грубо размалеванные двери, три кресла белого дерева, обитые желтым бархатом, убогая софа, подушки которой колышатся под складками ткани - они съежились от старости. Складки и дряблость - это морщины и расслабленность желтого старого кресла: оно шатается и блестит; отслужившее свой срок, оно подчиняется гостю вместо того, чтобы сопротивляться ему, и, когда оно побеждено, то есть когда гость уселся, оно испускает крики. Два портрета, висящие на стене, привлекают внимание в первую очередь. Шандал и лампа - шандал на круглом столике о трех ножках, лампа на камине - соединяют огонь так, чтобы два портрета стали двумя источниками света. Шапочка на голове, длинное, бледное лицо, тусклые глаза, остроконечная бородка, пышный плиссированный воротничок - общеизвестность первого портрета говорит сама за себя: это лицо живо напоминает Генриха III, короля Французского и Польского. Под портретом можно прочитать надпись из черных букв на плохо позолоченной раме: Генрих де Валуа На другом портрете, рама которого была позолочена не столь давно и живопись на которой была столь же юной, сколь она устарела на первом, была изображена молодая женщина с черными глазами, с тонким прямым носом, с выдающимися скулами, с подозрительно Поджатыми губами. Она была причесана или, вернее, придавлена целым зданием из волос и шелка, так что рядом с ним шапочка Генриха III обретала такие же пропорции, как бугорок земли, взрытый кротом, рядом с пирамидой. Под этим портретом - надпись такими же черными буквами: Жанна де Валуа И если читателю, который произвел осмотр потухшего очага, бедных сиамских занавесок над кроватью, покрытой пожелтевшей зеленой шелковой узорчатой тканью, угодно знать, какое отношение имеют эти портреты к обитателям шестого этажа, ему достаточно повернуться к дубовому столику: опершись на него левой рукой, просто одетая женщина пересматривает запечатанные письма и проверяет адреса. Эта молодая женщина и есть оригинал портрета. В трех шагах от нее, в полулюбопытствующей, полупочтительной позе стоит маленькая старушка-горничная шестидесяти лет, одетая как грезовская дуэнья <Грез. Жан-Батист (1725 - 1805) - французский художник>, ждет и смотрит. «Жанна де Валуа» - гласила надпись. Но если эта дама была Валуа, как же, в таком случае, Генрих III, этот король-сибарит, этот плиссированный сластолюбец, даже на портрете выносил зрелище такой нищеты, если речь шла не только о женщине, принадлежавшей к его роду, но и носившей его имя? К тому же дама с шестого этажа отнюдь не скрывала своего происхождения, да и внешность ее это подтверждала. |
