- Лапсик, знаешь. Пат прилетел сегодня неизвестно откуда японским
самолетом, и у него в чемодане все было такое грязное и вонючее, что мне
пришлось заехать к тебе домой за одеждой, - затараторила Машка.
- Могла бы чего-нибудь и похуже взять, - разозлился Малькольмов.
- Ведь он твой лучший друг! - воскликнула Машка.
- Я не ему говорю, не другу! - рявкнул Малькольмов. - Я тебе говорю -
хватит раздавать мою одежду своим заезжим козлам! У нас тут не Лондон, у нас
магазина "Либерти" тут нету! С одеждой плохо!
Машка села на тротуар и весело заплакала. Патрик тем временем уже
хлебнул ректификатику из каверзневского рукава, оживился и засуетился среди
студенток.
- Ты, малыш, хочешь тысячу пиастров? А ты? А ты? Красота! Вот
преимущества военного человека! Джойн Ю Эс Арми!
Увидишь весь мир! Да здравствует агрессия! Генка, поехали!
Все тут влезли в "Импалу", и Патрик стал по-идиотски газовать, нелепо
втыкать скорости. Машина ревела, дергалась, ее организм, расшатанный
бесконечной пьяной ездой, очень страдал.
Студентки дико хохотали, и впрямь как заправские проститутки, а
мерзавец Каверзнев уже примерял на запястье патриковскую "Сейку". Что
касается Машки, то она вроде бы рыдала на малькольмовской груди, а на самом
деле проверяла пальчиками, все ли на месте. Машина тем временем ехала прямо
на бетонную подпорку гостиницы "Минск".
ABCDE
Радий Аполлинариевич Хвастищев в этот вечер очень долго без всяких
мыслей и чувств, не говоря уже о вдохновении, шлифовал мраморный хвост своей
скульптуры "Смирение", пока молодая луна не заглянула наконец в его
мастерскую и не призвала его бросить скорбную вахту и устремиться на улицы
столицы в поисках источника вдохновения, скорее всего, в ресторан
Всероссийского театрального общества.
Я войду так резко, хмуро, и сяду один, чтобы никто не лез с рюмками, с
фужерами, бутылками, и сам алкоголя не возьму, чтобы блядям не было
соблазна, буду сидеть и размышлять о великом - о Пергамском фризе, например,
или о формах Мура, но лучше о Пергаме, а именно о той группе, где псы
Артемиды терзают гигантов, - а закажу только блюдо "зубрик", салат, бутылку
минеральной, кофе, и никакого безобразия от меня сегодня, подонки, не
дождетесь.
Так думал скульптор в одну из ночей своего четвертого десятилетия, стоя
на пороге пятого, стоя на пороге своей мастерской, под молодой луной и
глядя, как приближается к нему снизу по горбатому переулку пожилой
водопроводчик Стихии в рубашечкеразлетаечке и молодой дворник-хиппи Чудаков
в овечьей шкуре.
И, думая так, скульптор скрывал от себя, что уже готов быть третьим в
этой компании, что уже готов к приятию всех этих гнусных портвейнов и мадер,
которые сейчас Стихии несет в своих штанах, и готов, несомненно, к поездке в
общежитие школы торгового ученичества в Очаково с Киевского вокзала. |