Старый министр спокойно взял край горностаевого покрывала и держал его вне досягаемости королевской руки. Через несколько секунд светлая голова снова появилась и холодно спросила:

– Черджил, почему дороги строились, заключенные получили отсрочку казни, изменников потрошили днем и ночью, и никто не спрашивал моего мнения, а сейчас вдруг... – Оск взглянул на инкрустированный драгоценностями хронометр у постели. – Боже мой! Семь часов утра! Почему вдруг нужно советоваться со мной о каждом движении в империи?

– Во‑первых, вы теперь совершеннолетний. Во‑вторых, вот‑вот начнется война. Во время потрясений ответственность идет сверху, а вы как раз в этом невыгодном положении.

– А почему мы не может вступить в войну и покончить с ней? Я устал от этого идиотства. Вы же не думаете, что я уж такой хороший король?

Молодой человек сел, поставив тощие ноги на мех трехдюймовой толщины.

– Ну, если будет война, я поеду в первой линии огня в самой что ни на есть роскошной униформе и поведу своих солдат к стремительной победе.

При последних словах он нырнул под одеяло.

– Похвальное чувство, – сухо сказал Черджил, – принимая во внимание, что война может начаться прямо сегодня, почему бы вам не выслушать рапорт о том, что еще одно звено самолетов‑разведчиков повреждено в попытке наблюдать за врагом сразу за тетроновыми рудниками над радиационным барьером.

– Давайте, я продолжу: никто не знает, каким образом самолеты были повреждены, но эффективность методов позволила Совету предположить, что возможность открытой войны стала еще серьезнее. Ведь примерно такие рапорты были за последние недели?

– Да, – ответил Черджил.

– Тогда зачем же вы мне надоедаете? Кстати, мы действительно должны сегодня присутствовать на этом дурацком вечере в честь дочки рыбного торговца? И, пожалуйста, говорите как можно меньше о тетроне.

– Нужно ли напоминать вам, – терпеливо ответил Черджил, – что этот рыбный торговец собрал состояние, почти равное королевской казне (хотя я сомневаюсь, что он имел возможность сравнивать), благодаря правильной эксплуатации неупоминаемого материала. Если начнется война и нам понадобятся фонды, их с охотой предоставят нам. Отсюда ясно, что мы будем присутствовать на вечере, на который он так сердечно приглашал вас.

– Послушайте, Черджил, – сказал Оск, – сейчас я намерен говорить серьезно. Это военное дело смехотворно, и если вы рассчитываете, что я приму его всерьез, то, значит, Совет готов принять его всерьез. Ну, как мы можем воевать с кем‑то, находящимся за радиационным барьером? Мы ничего о нем не знаем, что там – страна? Город? Империя? Мы не знаем, есть ли у нее название. Мы даже не знаем, каким образом покалечили наши самолеты. Мы не можем перехватить никаких радиосообщений. Мы даже не знаем, человек ли наш враг. Может, наш самолет получил свой тетрон – простите меня: если вы не должны произносить этого слова, то я и не должен – случайно выбил прибор, и снаряд ударил в него. Раз – и все. А Совет говорит – война. Ну, так вот, я отказываюсь принимать это всерьез. Зачем мы продолжаем зря тратить самолеты? Почему бы не послать несколько человек транзитной лентой, и чтобы они произвели разведку? Транзитная лента была построена до того, как мы организовали карательные рудники, и сразу после присоединения лесного народа, правильно? Докуда она идет?

– До мертвого города Тилфара, – ответил Черджил.

– Точно. А Тилфар не весь был мертв шестьдесят лет назад, когда мы строили ленту. Радиация далеко не распространилась. Так вот, почему бы не послать разведчиков в Тилфар, а оттуда через барьер на вражескую территорию? Затем они вернутся и все расскажут.

– Ваше Величество, разумеется, шутит, – улыбнулся Черджил.