Верхний слой мы разминировали своими силами. Я уже не раз мысленно благодарил моих товарищей по партизанскому отряду. Подрывники у нас были с Большой земли, собаку съевшие на взрывном деле. И меня учили, как ставить мины у железнодорожных путей, так и снимать их. Здесь же все взрывные устройства и ловушки были знакомыми.

Сняли мы несколько мин. А потом нам в помощь прикатил саперный взвод из ближайшего гарнизона. Притом с техникой и инструментами. И работа пошла куда более бодро.

А работы был непочатый край. Применяли даже стальной трос с деревянным блоком. Промаялись почти трое суток.

Потом подвели страшный итог: почти полтора десятка тел. В колодец на протяжении пары месяцев бандиты сбрасывали людей, в том числе детей. Кого-то еще живым, кого-то уже мертвым. Но живые могли только позавидовать мертвым. А потом забили колодец бревнами и минами. И не уверен, что такой колодец в моей практике последний.

Потом мы протоколировали показания селян в Степняках. Нужно было попытаться установить, что же за банда такая покуролесила. Чтобы было, с кого спросить по всей строгости.

— Что за бандеровцы были? — спросил я председателя сельсовета, чудом выжившего, поскольку соблюдал правило — не ночевать два раза в одном месте и ни на миг не терять бдительности. Он сумел зарыться в овине и дождался, когда бандиты уйдут. Винить его в этом трудно. С одним наганом много не навоюешь.

— Рассмотрел только издали. С Подхолмских болот пришли. Это же вообще не люди, а черти болотные! И вел их тот долговязый, ну чистый леший!

— Что за долговязый?

— Да известная сволочь. До войны в каком-то оркестре играл. А сейчас бандеровец. Он в нашем селе был за пару дней до прихода этих баранов. Заходил к кому-то.

— К кому? — заинтересовался я.

— Да не знаю… Этот музыкант… Он у бандитов вроде разведчика. Приходит. Цели намечает. А потом… Потом приходит банда. Раз — и в колодец. — Председатель вздохнул горестно.

Я еще поспрашивал у него про этого самого музыканта. И убедился в правильности своей догадки. Да это же Скрипач! Который меня еще в 1941 году обещал пристукнуть. И которого я в лесу вместе со Звиром на мушке держал. Тогда все становится понятным. И кто приходил. И кто колодец наполнил.

Чего же вы постеснялись и свою метку на колодце не оставили, «Корни»? Ну, твари, не будет вам ни амнистии, ни пощады!..

Глава седьмая

Когда мы вернулись из Степняков, начальник, приняв мой рапорт, сочувственно поинтересовался:

— Умаялись?

— Больше обозлились.

— Понимаю. Значит, «Корни».

— Они.

— Ничего. Рано или поздно мы эти «Корни» выдернем. А ты пока с личным составом отдыхай. Вижу, еле на ногах держитесь. Выезд за выездом.

— Есть!

С капитаном Розовым мы как-то сразу сработались и даже душевно сроднились. Он был страшно обаятелен, неизменно оптимистичен и ленив. И не уставал повторять любимые поговорки, ставшие девизом отдела: «Все будут расфасованы и упакованы». Или «Все будут схвачены и расхреначены».

При всей своей внешней лености, дела в отделе он организовал на отлично. Отлаженный им механизм работал как часы. Уже потом я понял, что это высший уровень управления, когда кажется, что все делается само собой. На выездах он преображался в настоящую гончую, появлялся в нем горячий азарт и неудержимое стремление гнать врага до конца, невзирая на препятствия и риск. А еще в нем просыпался зверь при нерадивости подчиненных и халтуре — тогда он щедро и эмоционально сыпал самой площадной руганью и выдумывал такие иезуитские наказания, что в эти минуты вызывал у подчиненных ужас вместе с восторгом.