- Почему же?
- Потому что это absolutum dominium <Абсолютную власть (лат.).> означало бы.
- Но ведь Конде, как и любой другой, на верность конституции присягнуть должен, а полководец он отменный, во многих баталиях прославлен.
- Слава тебе господи, искать короля во Франции нам ни к чему. И великий гетман Собеский ни в чем Конде не уступит. Примечай, Михал,
французы, точно как и шведы, в чулках ходят, стало быть, как и они, чуть что - изменить присяге готовы. Carolus Gustavus готов был каждый час
присягу давать. Для них это все равно, что чарку вина выпить. У кого ни чести, ни совести, тому присяга не помеха.
- Но ведь Речь Посполитая в защите нуждается! Вот если бы князь Иеремия Вишневецкий был жив! Мы бы его unanimitate <Единогласно (лат.).>
королем избрали.
- Жив сын князя, его плоть и кровь!
- Все так, да только нет в нем отцовского полета! Смотреть на него и то жалость берет, потому что он больше на слугу, чем на
ясновельможного князя, походит. Если бы хоть времена сейчас другие были! Главная забота ныне - благо отчизны. И Скшетуский тебе точно то же
повторит. Что пан гетман делать будет, то и я за ним вослед, потому что в его преданность отчизне, как в Евангелие, верю.
- Полно! Об этом ты подумать успеешь. Одно плохо что уезжать тебе надобно.
- А вы, сударь, что делать намерены?
- К Скшетуским вернусь. Сорванцы его частенько меня допекают, но без них скучно.
- Если после коронации война начнется, Скшетуский выступит. Да кто знает, может, и вы, сударь, разохотитесь. Вместе будем на Руси воевать.
Сколько мы там всего повидали и дурного, и хорошего!
- Правда! Истинная правда! Там прошли наши лучшие годы. А порой хочется поглядеть на те края - нашей славы свидетелей.
- Так поедем, ваша милость, со мной. Веселее вместе будет, а месяцев через пять, глядишь, снова к Кетлингу вернемся. И он к тому времени
приедет, и Скшетуские...
- Нет, Михал, сейчас не время, но слово даю, если ты на Руси подходящую барышню с приданым подыщешь, я тебя провожу и на торжествах буду
всенепременно.
Володыевский смутился немного, но тут же возразил:
- Я о женитьбе не помышляю. Моя служба - лучшее тому доказательство.
- Вот это меня и тревожит, день и ночь покою не дает, я все надеялся, думал, не одна, так другая по душе тебе придется. Помилосердствуй,
Михал, суди сам, где и когда сыщется такой случай. Помни, придет время, и ты сам себе скажешь: всяк жену и деток имеет, только я, сирота, один,
словно дуб в чистом поле. И обидно тебе станет, и горько. Если бы ты со своей бедняжечкой обвенчаться успел и она бы тебе деток оставила; ну
ладно, быть посему! Чувствам твоим было бы приложение и в старости надежда и утеха, ведь не за горами время, когда тщетно будешь искать ты
близкую душу и в тоске великой вопрошать себя станешь: уж не на чужбине ли я живу?
Володыевский молчал, взвешивая его слова, а пан Заглоба снова заговорил, хитро на маленького рыцаря поглядывая:
- И умом и сердцем выбрал я для тебя нашего розовощекого гайдучка, потому что primo: это не девка, а золото, secundo: таких ядреных солдат,
каких вы бы на свет произвели, на земле еще не бывало...
- Да, она огонь. Впрочем, сдается мне, пан Нововейский не прочь возле него погреться. |