|
Я столько хотел бы вам сказать! - Хорошо, - отвечала девушка. Рыцари мигом помчались в конюшню, Бася за ними следом, и вскоре к дому подъехали двое саней. В одни уселись Володыевский с Кшисей, в другие - Нововейский с гайдучком. Ехали без кучеров. А пани Маковецкая доверительно сказала Заглобе: - Пан Нововейский просит Басиной руки. - Неужто? - встревожился Заглоба. - Его крестная матушка, супруга подкомория львовского, завтра приедет сюда для разговора, а пан Нововейский просил меня подготовить Басю. Он и сам понимает, коли Бася против, все хлопоты и уловки напрасны. - И потому, сударыня, ты их в сани усадила? - А как же. Муж мой, человек щепетильный, частенько говаривал: “Я над их имуществом опекун, но мужей пусть выбирают сами. По мне, был бы честный малый, а за богатством гнаться не след”. Слава богу, они не дети, им решать! - И что ты, сударыня, собираешься куме ответить? - Муж мой в мае приедет: его слово последнее, но полагаю, он Басиной воле противиться не станет. - Нововейский еще мальчишка! - Да ведь сам Михал его хвалит, солдат, мол, отменный, в походах отличился. Наследство у него приличное, а про родословную крестная все подробно сказывала. Видишь, сударь: мать его прадеда в девичестве княжна Сенютувна, а дед primo voto <В первом браке (лат.).> был женат... - Что мне за дело до его родословной! - с досадой прервал ее Заглоба, - он мне ни брат ни сват, и скажу вам, почтеннейшая, я гайдучка, по совести говоря, для Михала предназначал, потому что коли среди девок, что на двух носах ходят, найдется хоть одна умнее и порядочнее ее, то я готов отныне аки ursus <Медведь (лат.).> на все четыре опуститься. - Михал еще ни о чем таком не помышляет, а если и помышляет, то ему больше Кшися приглянулась... Ох, ох! На бога положиться надо, на бога, пути его неисповедимы! - Пути путями, но если этот молокосос уберется отсюда с тыквой, напьюсь на радостях! А тем временем в санях шли свои беседы. Пан Володыевский долго не мог вымолвить ни слова, но наконец сказал Кшисе: - Не думай, сударыня, что я вертопрах или обманщик какой, да и лета не те. Кшися промолчала. - Прости, сударыня, мне вчерашнюю мою дерзость, но всему виною мое исключительное к тебе расположение, не мог я сдержаться, дал сердцу волю... Любезный друг мой, бесценная моя Кшися! Ты знаешь, пред тобой простой человек, солдат, у которого вся жизнь на поле брани прошла... Другой бы сначала красноречие в ход пустил, а потом к действиям перешел, а я - напротив... Да что говорить, даже объезженный конь, разгорячившись, и то порой закусит удила, так как же не горячиться влюбленному, ведь разгон тут куда больше. Так и я закусил удила, позабыв обо всем, потому что мила ты моему сердцу, Кшися, любимая! Знаю, ты и каштелянов, и сенаторов достойна; но если ты готова одарить благосклонностью простого солдата, который, хоть и без больших чинов, приносил пользу отечеству немалую... то я к твоим ногам упаду, буду целовать их и спрашивать: “Нравлюсь ли я тебе? Не противен ли?” - Пан Михал!.. - воскликнула Кшися. Пальчики ее, высунувшись из муфты, легли на его ладонь. - Ты согласна? - спросил Володыевский. |
