Я питаюсь людьми, поэтому держусь от них подальше.

Каждый человек всегда представлялся мне планетой. Я съедаю эту планету, снимая оболочки от атмосферы до самого ядра, пока ничего не остается, и лечу дальше. Думаю, мы все способны вот так вот есть друг друга, я не особенная. Было бы желание, каждый может примерить на себя такой тип питания, хотя я бы не рекомендовала этого делать.

Ну вот, ушла в аллегории…

Я к тому, что моя способность познания человеческой души ограниченна. Я рано или поздно доедаю до пустоты и вынуждена идти дальше. Человек со мной общается, а я его не вижу, его нет. Он, словно одинокая космическая тень среди звезд. Безумно красивая, легкая и бессмысленная.

Почему то я не могу вспомнить, когда нечто выдрало во мне способность не_есть людей. Если бы я не ела людей, я бы с ними общалась, это логично. Может, когда то было время, в которое я могла привязываться? Почему у меня это не получается? Я никого не люблю, мне никто не нужен, словно во мне отсутствует какая то важная деталь, вроде штекера.

И теперь людей я могу только есть.

Вот, почему, увидев девушку которая говорит с птицами, я надолго загрузилась. Дело не в том, что говорить с птицами необычно. Я видела людей, которые думали, что они – камни (были не так далеки от истины), и ничего. Ничего интересного совершенно.

Просто в ту секунду я была уверена, что птице сказали нечто очень очень важное.

Я запомнила облик этой девушки именно потому, как четко она вписывалась в мир. Эти ершистые, черные волосы, как взлохмаченные кусты шиповника у дороги. Ее плечи – провода вверху и парапеты. Цвета – черный, серый и зеленый – асфальт, пыль дорог, зелень травы. Наверняка, ее глаза меняют цвет. Я совершенно в этом уверена.

“Да, что б ты провалилась”, – подумала я беззлобно, вздохнула и пошла уже в магазин. На прощание я притопнула ногой на ворону. Нечего тут сидеть и глазеть, пока люди читают.

Когда я вернулась домой, мне позвонила Женя. Я посмотрела на экран телефона, вспоминая времена, когда птицы разносили письма, написанные чернилами с помощью перьев. Чтобы написать это письмо, аристократу требовалось провести несколько лет с палачом, именуемым “учитель правописания”. Дурной почерк считался делом вопиюще неприличным. Над плохим почерком потешались.

В те времена я была бы уже казнена за зеленые глаза и темно рыжие волосы. А еще за то, что живу одна и ни с кем не общаюсь. Типичная ведьма.

Звонок меня растревожил. Не люблю телефоны.

– Я не очень тебе надоела?

Она никогда мне не надоест, но я могу повторять это сотни раз, Женя не поверит. Никогда не поверит – теперь я точно знаю. Это заставило меня смириться с такими вопросами, как с ритуалом. И сколько бы раз она ни спросила, я отвечу:

– Нет.

И она тактично ничего не скажет по этому поводу.

– Просто я почти дошла домой и по дороге купила себе мороженое…

Ее слова и сам ее голос был со вкусом лета. Я слушала.

“Перестань мне звонить”.

– Обожаю лето, можно ходить в коротком платье… – говорила она.

– Они тебе идут.

Это правда, но я не умею делать комплименты, звучат дежурно и сухо. Может, потому, что я всегда констатирую факты.

– Да, я заметила, как на меня смотрят.

“Почему ты со мной разговариваешь?”

– Прости, что не писала вчера, – сказала я. Это мне тоже приходится говорить часто. “Ты из другого мира. Тебе не надо в мой. Ты там сойдешь с ума или умрешь”.

“Я не боюсь”, – слышу ее спокойный, решительный голос.

“Я решаю за тебя”.

– Ничего страшного, – она понимает меня и почти не сердится. Сердитость еще была утром, но она ушла.