Мир разбился грохотом. Жизнь торжествующе ворвалась в восприятие. Сбивающий с ног людской поток понесся мимо меня к выходу – больше двух десятков живых и здоровых человеческих тел. Я ощутила себя крошечным ребенком, мимо которого величественно несется стадо мамонтов. Жизнь была грязной, грохотала колесами, орала в динамиках, свистела ветром сквозняка.

Она была прекрасна.

Мне тут не место. Тяжелое тело давило на плечи, мышцы облепляли кости скелета, быстро и словно бы торопливо, неряшливо работало сердце, как вечно занятая домохозяйка.

– Покажи мне свой мир, – говорила Женя.

Я молчала.

– Или я не могу туда войти?

Я смотрела на нее, на ее маски, на ее принципы, опыт, на ее интересную и не всегда счастливую, далеко нелегкую жизнь.

“Зачем ты рвешься в могилу? Живи. Пожалуйста, живи. Подле меня тебя ничего не ждет…”

– Ты сможешь, – мягко сказала я, отводя взгляд в сторону.

“Но я же вижу, что тебе это не нужно. А даже если будет нужно, я сбегу от тебя, как бежала от всех”.

Я смотрю на череп, череп смотрит на меня, ничего интересного, ничего удивительного, у каждого свой способ поздороваться с вечностью. Некоторым для этого приходится прыгать с парашютом.

Она встретила меня у метро, но я пришла, как обычно, раньше, и пришлось подождать. Мне не в тягость, иногда я люблю ожидание. Она улыбнулась мне, словно освещая ярким светом:

– Привет!

– Привет…

– Это так странно, что ты решила приехать. Надеюсь, это не потому, что ты чувствуешь себя обязанной?

Любой ответ неверен. Чувствую обязанной – плохо. Хочу ее увидеть – тоже плохо, потому что не правдоподобно. А врать нельзя.

– Мне нравится с тобой общаться, что бы ты ни думала.

Это правда, но это не та правда, которую ей хочется слышать. Женя не допытывается.

Она собиралась показать мне горы.

– Прошлым летом я ездила домой, в Петропавловск Камчатский. Даже не ожидала, что так обрадуюсь городу. Он такой красивый стал за несколько лет, – говорила Женя.

Я слушала, что она говорит, вспоминая скудные знания об этом городе. Мне почему то сразу представляется море, соленая рыба, снег и туристы, а еще естествоиспытатели восемнадцатого века. Например, Менделеев стоит на корме корабля, бороду ветер сносит набок, а сам он смотрит в небо и тревожно о чём то думает.

О чём я точно не размышляла, так это о вулкане. Я никогда не интересовалась темой гор.

– Ты знаешь, что там какой то геолог пропал?

“Там? Где именно?”

Я посмотрела на Женю вопросительно. Мы уже подошли к ее дому. Просторный и чистый подъезд встретил нас прохладой толстых бетонных стен, я с облегчением сняла очки, с помощью которых спасалась от кислотно ярких лучей света.

– Ну, у вулкана, – пояснила она.

“Это ты всем интересуешься, читаешь новости и всегда в курсе, а я давно отстала от жизни”. Улыбнулась:

– Ничего об этом не знаю.

– Ты что, это очень загадочный случай, я как раз хотела тебе рассказать. Ты точно оценишь.

Я точно оценю, потому что в ее глазах я – коллекционер разных Всяких Историй. Это так. Я люблю мистику, потому что мне интересно находить там зерно рациональности, которое прорастает корнями логических выводов и вытесняет мистику со всех сторон. Как раз в этом для меня и заключается чудо.

– Какой то геолог поехал зачем то на этот вулкан. В одиночку. И там пропал. Поисковые группы его до сих пор ищут. Вроде бы, с Питерского университета профессор, а жизнь у него закрытая. Он интересовался снегом.

– Снегом?

– Странно, да?

– Каждому свое, – пожала плечами я.