|
Мать работала в технической конторе станции Вейск, в большой, плоской, полутемной комнате, и жила вместе с сестрой в этом вот домике, в квартире номер четыре, на втором этаже. Квартира состояла из двух квадратных комнаток и кухни. Два окна одной комнатки выходили на железнодорожную линию, два окна другой комнатки -- во двор. Квартиру когда-то дали молодой семье железнодорожников, сестра мамы его, Сошнина тетка, приехала из деревни водиться с ним, он ее помнил и знал больше матери оттого, что в войну всех конторских часто наряжали разгружать вагоны, на снегоборьбу, на уборку урожая в колхозы, дома мать бывала редко, за войну надорвалась, на исходе войны тяжело простудилась, заболела и умерла. Они остались вдвоем с теткой Липой, которую Леня, ошибившись еще в раннем возрасте, назвал Линой, да так Линой она и закрепилась в его памяти.Тетка Лина пошла по стопам сестры и заняла ее место в технической конторе. Жили они, как и все честные люди их поселка, соседством, картофельным участком за городом, от получки до получки дотягивали с трудом. Иногда, если случалось справить обнову или погулять в праздник, -- и не дотягивали. Тетка замуж не выходила и не пробовала выходить, повторяя: "У меня Леня". Но погулять широко, по-деревенски шумно, с песнями, переплясами, визгом любила. Кто? Что сотворил с этой чистой, бедной женщиной? Время? Люди? Поветрие? Пожалуй, что и то, и другое, и третье. В той же конторе, на той же станции она перешла за отдельный стол, за перегородку, потом ее перевели аж "на гору", в коммерческий отдел Вейского отделения дороги. Начала тетя Лина приносить домой деньги, вино, продукты, сделалась взвинченно-веселой, запаздывала домой с работы, пробовала форсить, подкрашиваться. "Ох, Ленька, Ленька! Пропаду я -- и ты пропадешь!.." Тетке звонили кавалеры. Ленька, бывало, возьмет трубку и, не здороваясь, грубо спрашивает: "Кого надо?" -- "Липу" -- "Нету у нас такой!" -- "Как это нет?" -- "Нет, и все!" Тетя скребнет по трубке лапкой: "Мне это, мне..." -- "Ах, вам тетю Лину? Так бы и сказали!.. Да, пожалуйста! Всегда пожалуйста!" И не сразу, а потиранив тетю, передаст ей трубку. Та ее в горсточку зажмет: "Зачем звонишь? Я же говорила, потом... Потом-потом! Когда-когда?.." И смех, и грех. Опыта-то никакого, возьмет и проболтается: "Когда Леня в школу уйдет". Леня уже подросток, с гонором уже: "Я и сейчас могу уйти! На сколько, подскажи, и бу сделано..." -- "Да ну тебя, Леня! -- пряча глаза, зардеется тетка. -- Из конторы звонят, а ты Бог весть что..." Он ее усмешкой разил, и взглядом презрительным испепелял, особо когда тетя Лина забывалась: отставит стоптанный тапочек, переплетет ногу ногой, вытянется на носочке -- этакая фифа-десятиклассница в общественном автомате глазки показывает и "ди-ди-ди, ди-ди-ди...". Паренечку ж как раз пол мести надо, и он обязательно веником ножку тете поправит, на место ее водворит или запоет ломким басом: "Уйми-и-и-итесь, волнения страсти". |
