Спорить с «свет
лыми пуговицами» (отец был в военной форме) в то время
не полагалось. Ямщики что-то ворчали про себя и собира
лись медленно. Им, видимо, тоже не хотелось ехать на
ночь глядя. Отец дважды подгонял смотрителя. Когда,
наконец, тарантасы стояли у крыльца и наши вещи были
уже уложены в повозки, старик многозначительно посмот
рел на отца и робким голосом пробормотал:
— А може, отдумаете, ваше благородие? Самоварчик
вздуем... Матрена шанежки принесет...
Но отец только раздраженно отмахнулся от смотрителя
и вслед за матерью сел в тарантас. Ямщики крякнули и,
поняв, что «барина» не переспоришь, недовольно полезли
на облучки. Через мгновение обе наши повозки потонули
в сумерках надвигающейся ночи.
Дорога шла густым лесом. Справа и слева в темноте
смутно вырисовывались фантастические силуэты деревьев.
Л о ш а д и громко хлюпали по глубокой, вязкой грязи. Уны
ло звенели колокольчики под дугой, и ямщики от времени
до времени беспокойно посвистывали. Иногда, вытянув
пристяжных кнутом, они покрикивали, точно подбодряя:
— Н-но, милая!.. Не выдай!..
Так мы ехали часа два. Тем временем окончательно
стемнело. Небо было мрачное, низкое, покрытое густыми
облаками. Пошел дождь. Он равномерно, назойливо стучал
в крышу тарантаса. Откуда-то на шею мне потекли мел
кие холодные струйки. В двух шагах не видно было ни
зги. Лошади шли шагом. Колокольчики звенели неровно,
прерывисто, под сурдинку.
Вдруг передний тарантас, где ехал отец, остановился.
Остановился и второй, в котором сидел я. Колокольчики
внезапно смолкли. Наступила полная тишина, нарушаемая
лишь равномерным шумом осеннего дождя. Сразу стало
как-то жутко и напряженно. В чем дело?..
Ямщик переднего тарантаса медленно слез с облучка и
с какой-то нарочитой неторопливостью начал обходить по
возку. Пощупал под чересседельником потные спины ло
шадей, ткнул кнутовищем в облепленные грязью колеса,
зачем-то попробовал покачнуть кузов. Наш ямщик, следуя
его примеру, тоже слез на землю и в нерешительности
топтался на месте.
— Чего стали? — спросил отец, высовываясь из-за фар
тука тарантаса.
Передний ямщик крякнул и как-то неопределенно пу
стил:
— Того... оно... Кони взопрели маненько...
— То-то, взопрели, — с некоторым раздражением отве
тил отец. — ЕдемI! Нечего прохлаждаться!
— Барин! Ваше благородие! — вдруг судорожно заго
лосил ямщик, решив, очевидно, что пора переходить начи
стоту. — Вертай назад! Не поедем дальше!
Отец окончательно рассердился и крикнул:
— Молчать, дурак! Вороны испугался?
— Б а р и н ! - - е щ е отчаяннее заспешил ямщик. — Не по
губи душу! У меня дома баба осталась, ребята пишшат...
А ну как, неровен час, «он» долбанет?..
И ямщик стал торопливо креститься. Наш ямщик тоже
подошел к переднему тарантасу и присоединил свой голос
к голосу товарища.
— Марш по местам! — закричал отец таким голосом,
что дети, спавшие на коленях у матери, проснулись и ма
ленький Миша громко заплакал.
Ямщики отпрянули, оторопев, и вновь полезли на об
лучки. Отец же для успокоения их уже более спокойно
прибавил:
— У меня есть револьвер.
— Ливольверт? — почесывая в затылке, полувопроси
тельно заметил передний ямщик и затем в раздумьи при
бавил: — Аль ехать, что ли? Авось, пресвятая помилует!. |