Ну, скажем, раз в две недели… Двадцать бутылок на две недели; десять бутылок в неделю. Дениз перебралась ко мне после того, как… Я имела в виду, после развода. На фоне освещенного окна кухни Ребус не заметил никаких ночных насекомых. Эллен выглядела совершенно измочаленной. Самое легкое объяснение – усталость после дня, переполненного событиями, но Ребус знал, что причина лежит глубже. Сетка морщинок под воспаленными глазами образовалась не в одночасье. Фигура оплыла тоже не вдруг. Он помнил, что Шивон в свое время недолюбливала Эллен как соперницу. Теперь же она успокоилась на ее счет. Возможно, потому, что шансы Эллен на повышение сильно упали…
Наполнив стакан водой, Ребус прошел с ним в гостиную, выпил почти весь, оставив лишь немного на донышке. Плеснул туда виски. Закинув голову, он вылил содержимое стакана в рот и почувствовал, как горячая волна катится вниз по глотке. Налил в стакан еще виски и сел в кресло. Слишком поздно, чтобы включать музыку. Он поставил стакан на спинку кресла и закрыл глаза.
Его сморил сон.
Вторник, 5 июля
11
Лучшее, что смогли предложить в Гленротсе, – это подвезти ее до железнодорожной станции в Маркинче.
Шивон села в поезд – в вагоне было свободно, час пик еще не наступил, – и стала смотреть на мелькавшие за окном пейзажи. Смотрела она на них, а на самом деле видела совсем другое: в голове крутились и крутились видеозаписи уличных беспорядков – тот материал, от просмотра которого она только что оторвалась. Крики, ругань, мелькание рук и ног, звуки ударов, натужные рыки. Большой палец онемел от постоянного нажимания на клавиши пульта. Пауза… покадровый просмотр назад… покадровый просмотр вперед… замедленное воспроизведение. Ускоренное воспроизведение… перемотка… пауза… просмотр. Некоторые лица на фотографиях были обведены кружком – с ними сотрудники силовых органов хотели побеседовать. Глаза горели ненавистью. Разумеется, некоторые вообще не имели отношения к демонстрации – так, местная, готовая затеять драку гопота, прячущая лица под яркими шарфами и бейсболками. Один из офицеров принес ей кофе и плитку шоколада, а потом, встав у нее за спиной, произнес:
– Дурак из страны дураков на всякую подлость готов.
Женщина, сидящая напротив Шивон, держала в руках развернутую утреннюю газету. Всю первую полосу занимали фотографии уличных беспорядков. Хотя сюда почему‑то затесалось и фото Тони Блэра. Он вылетел в Сингапур, чтобы отвоевать для Лондона право стать местом проведения Олимпиады. Две тысячи двенадцатый год казался таким далеким, и Сингапур тоже. Шивон не понимала, как он сможет поспеть в «Глениглс», чтобы пожать руки Бушу и Путину, Шредеру и Шираку. В газете также сообщалось, что массового перемещения толпы из Гайд‑парка на север не замечено.
– Простите, место рядом с вами свободно?
Шивон кивнула, и мужчина, протиснувшись мимо нее, уселся рядом.
– Ну, как вам вчерашний кошмар? – поинтересовался он.
Шивон что‑то буркнула в ответ, а женщина, сидевшая напротив, принялась рассказывать, что она делала покупки на Роуз‑стрит и чуть было не оказалась в гуще свалки. Мужчина и женщина принялись обсуждать «кровавую бойню», а Шивон снова уставилась в окно. Вчерашние стычки и впрямь смахивали на кровавую бойню. Полиция везде действовала по принципу: бей наотмашь, пусть знают, что город принадлежит нам, а не им. На просмотренных Шивон пленках было немало свидетельств того, что полицию провоцировали. Но ведь их же предупреждали – на демонстрации ходят, чтобы попасть в новости. У анархистов нет денег на рекламные кампании. Их единственная возможность оказаться в центре внимания – это заставить себя бить. Это подтверждали и фотографии в газете: копы с оскаленными зубами, размахивающие дубинками; беззащитные демонстранты, которых волокут к фургонам полицейские в масках. |