– Поскольку вы добрались сюда, думаю, не стоит вас надувать рассказами, что, мол, дорментализм выдуман с начала до конца. И что я произвел его на свет, лишь чтобы наворачивать деньги, женщин и наркотики – не обязательно в таком порядке.

Джейми проверила, идет ли запись. Только бы не сели батарейки. Знай она, как вечером будут развиваться события, она бы обзавелась запасными.

Теперь все ее внимание было обращено к Бласко. Ей по‑прежнему с трудом верилось, что она сидит с отцом дорментализма, который, как было принято думать, сам отошел от дел. Эта встреча сама по себе была сенсацией, а если еще и записать подлинную историю из уст человека, который все начал...

Что может быть лучше для профессионала? Она не могла и представить.

– Я хотел вести жизнь рок‑звезды, но в тридцать лет был толстеньким и лысоватым типом, который играл не музыку, а дерьмо, так что ничего не получилось. Но это были шестидесятые годы, парень, когда все эти розовые соплюшки сбегались в коммуны или в подобные курятники, и мне тоже хотелось чего‑то такого – но уж точно не вкалывать на ферме. Только не мне. Я хотел идти своим путем.

Но мне была нужна какая‑то зацепка, чтобы привлечь людей к себе. Я порылся в мозгах, загрузил в них тонну кислоты, надеясь, что меня осенит... ну, ты понимаешь, придет какое‑то божественное озарение. Но – ничего. Полный ноль. Я уже был готов сдаться и подклеиться к какой‑то другой компании, когда... не помню точно, вроде в конце зимы шестьдесят восьмого, то ли в феврале, то ли в марте... помню только, что во Фриско было холодно, когда мне приснился этот сон о парне, который рассказывал о каком‑то месте... оно‑то и называлось Хокано...

– Подождите, – сказал Джек. – Оно появилось во сне?

Бласко пожал плечами:

– Думаю, это был сон. Порой, учитывая все то зелье, с которым я имел дело, события как‑то расплываются в памяти, но... да, я совершенно уверен, это был сон.

– Вы говорите по‑японски?

Он улыбнулся:

– То есть кроме «коннитива» и «аригато»? Не‑а. Языки мне никогда не давались. Меня заставили учить испанский во время моего первого года в Беркли – он же, если хочешь знать, оказался и последним, – но я позорно провалился.

– Ладно, оставим. Этот парень из вашего сна – как он выглядел?

– Как и выглядят во сне – золотые волосы, сам светится, с головы до ног безупречен. Смахивает на ангела, только без крыльев.

По выражению лица Джека Джейми понимала – это не то, что он хотел услышать. Словно он ждал четкого и подробного описания, но его не последовало.

– Как бы там ни было, – сказал Бласко, – это сонное видение говорило о моем внутреннем состоянии, о какой‑то штуке, которая называлась кселтоном, – она была расколота, и половина ее спала во мне, а другая половина где‑то еще.

Проснувшись, я понял: вот оно. Вот она, визитная карточка моей коммуны... мне ее словно вручили. То есть я хочу сказать – все уже было придумано, и придумано классно. Искать себя настоящего, то внутреннее "я", которое спит в глубинах мышления... а в те дни стоило упомянуть слово «мышление», как все клевали на эту наживку, – и достигать мистической внутренней гармонии. Взрывная штука, сущий динамит. Но мне было нужно как‑то назвать ее. Обязательно требовалось какое‑то упоминание о ментальности – ну, ты понимаешь, насчет мышления, – я устроил настоящий мозговой штурм и наткнулся на слово «дормант», от французского dormez vous[17], что меня вполне устроило, потому что девчонки должны были спать со мной, дабы пробудить свой кселтон.

Джек покачал головой:

– Чтобы пробудиться, надо было переспать с вами.