|
Антоний только что его за шиворот держал, гдезмеюка черная из него выползла, где то единственное место на земле, где нетвранья, где воин, в ноябре Днепр переплывший, – плачет!.. и чтобы здеськакие-то подлецы – конюшню?! Да один вот сейчас встал бы у дверей насмерть идействительно всем бы им глотки перегрыз... Не знал Антоша, что такое Лувр, ивовсе не желал бы он в нем конюшню устраивать, но вот сейчас он абсолютно всемсуществом своим всем, что жило в нем, в том числе и желчью в желудке, ощутил,что все Луары мира не стоят и одного кирпича этого храма и что только он и естьто, что можно назвать святыней и то единственное, за что можно положить хоть бычто – хоть бы и голову. И начала оформляться, оскульптуриваться в его забурлившемсознании выпуклая фигура того, с кем он только что расстался. О. Антоний стоялсейчас перед ним со своей смеющейся бородой (и рот до ушей), стоял со всейсвоей немыслимостью, грандиозностью и небывалостью, весь мир собой заслонял ибыл главный в этом мире. Не было в Антошиных извилинах всех этих понятий, вдругвзыгравших. "Толкни ближнего, на... на нижнего" – правило курятника –вот чем жили и действовали жизненные силы Антоши до сего дня. И вотрастерзалось и сгинуло правило курятника и вместо него стояла перед глазаминевозможная всезаслоняющая фигура о. Антония, которой и взяться-то в этом миревроде бы неоткуда, да она – вот она.
И аж пронзило его всеготакой вроде бы простой мыслью, но ранее такой же невозможной, как о. Антоний,что вот он, такой какой есть, каким видит и осязает его Антоша, возможен толькоот того, что сам он, о. Антоний действительно осязает себя посланником Того,Кто с гневом, болью и милосердием взирает на мир с иконы над Царскими вратами.Да он и есть Его посланник и неважно совсем, что об этом думает сам о. Антонийи кто бы-то ни было из людей. Нету в человеке такой обостренной,всесокрушающей, взыскующей доброты, которая глядела недавно на Антошу ивытаскивала из него плачущие вопли! Нет такой силы человеческой на земле,которая бы вырвала из него те признания и выдавила бы из нутра черную змеюку! Аона – вот она. Гляди на о. Антония и видь. Но это – НЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ сила, этасила может быть только у того, кто смотрит с иконы над Царскими вратами. И все вдруг стало простои ясно: что, зачем, почему, куда и почем в этом мире, коли в этом мире есть Он.И всегда был и всегда будет. И не нужно никаких доказательств, что Он есть. Иискать их не надо. Их искать – все равно, что искать нос на своем лице беззеркала. Никто еще не промахнулся, хоть и не видал его. И еще мысль прилетела.Антоша даже усмехнулся и головой покачал. Да, впервые в жизни он мыслил, а недумал об объегоривании лохов и сокрытии очередной своей выходки. Хотя лучшебыло бы сказать, что он созерцал откуда-то прилетевшие мысли. А мысль такая: да, ведьесли объединиться вокруг этой всемогущей нечеловеческой силы, которую Он дает(да ведь задарма дает!) людям, силы, которая человека через полмира за ночь накамне переносит и выполнять все условия Дающего... А условия-то, условия-то! –да, Господи, помилуй, да всего-то – не гадить по жизни! Не гадить. И все!!! Итогда объединившимся вокруг этой силы – возможно все!!! Да ведь тогда... –Антоша совсем уже по-другому вгляделся в храм... – да ведь это же... этовершина того, что вообще может и должен сотворить на земле человек. Здесь ведьпроисходит объединение под покровом той силы. И ничего больше не нужно на земле– ни Лувры, ни «Вольвы». Да ведь тогда... – Антоша аж задохнулся от этой новойвлетевшей в него мысли, – тогда наши-то, "прорву церквей"настроившие, да пожиже наших-то создатели лувров, да «Вольв». "Отсталостьнарода", "церквёха", "де-ко-ра-тив-ное"... Да ведьсюда же, сюда, к нам, к тем, которых драть, мыть, да и еще всякое... к нам!перенесла сила Антония Римлянина. Наш он! Мой!!! И наплевать мне на ваши«Вольвы» и лувры, коли Дарующий силу – здесь со мной! И пока он с нами. |
