|
.." Перед отъездом в Ораниенбаум посол навестил своего секретаря, Станислава Августа Понятовского, который готовился сопровождать Вильямса. Юный поляк сидел перед зеркалами, в пудермантеле, и пока куафер завивал ему волосы, экс-иезунт Гарновскнй читал ему вслух старинные хроники о страданиях Польши. - Дайте я посмотрю на вас, - сказал Вильяме, беря Понятовского за пухлый подбородок. - Так, так... Вы сегодня хороши, как лесная сказка. Поехали, прекрасное дитя мое! карете продолжался разговор о судьбах Польши и ее несчастиях. За Петергофом, когда из-за серой плоскости моря выступили мрачные бастионы Кронштадта, сзади посольской кареты вдруг послышался цокот копыт: одинокий всадник нагонял их. На пустынной дороге - неизвестный всадник (опасно!). - Хлестни лошадей, - велел Вильяме кучеру. Но их уже нагнали. Лишь короткое мгновение седок проскакал рядом с каретой, но и Вильяме и Понятовский успели заметить, что это была женщина. Она дала шпоры и, срезав дорогу траверсом, отважно помчалась лесом, вздымая жеребца над канавами. Дипломатам запомнилось бледное лицо женщины, безгубость рта, сжатого в напряжении, и стройная тростинка талии. - Впервые вижу! - хмыкнул Вильяме. - Эта амазонка сидела вульгарно, словно татарка, раскинув ноги. - Да, - кивнул атташе. - Седло под ней было не дамское... Этой всадницей была Екатерина. Стремглав доскакав до дворца, она бросила лошадь на лугу и кинулась переодеваться. - Никитишна! К нам гости жалуют... Воды мне скорей. Шлейф прицепи. Булавки помнишь ли где?.. От быстрой скачки дышала взахлеб, глаза расширились. На мускулистом поджаром теле Екатерины сухо потрескивали одежды. Никаких украшений! И руки голые - уже некогда, пора, едут... И все же она опоздала: мизерабль ее, муженек проклятый, уже вел беседу с послом Англии. Вильяме приблизился к руке женщины, крепко пахнущей духами и лошадиным потом. Взглядом, несытым и властным, Екатерина подозвала и атташе для поцелуя. Понятовский был растроган до слез. Он еще не мог опомниться от видения всадницы, что скрылась в ораниенбаумском лесу. И вот она перед ним... Какая красота и си-, ла! А какой взор! “О матка бозка...” Между тем великий князь Петр Федорович нес чепуху и околесицу, а Вильяме деликатно ему поддакивал. Оба они наперебой расхваливали прусские порядки, но Екатерина и Понятовский, исподтишка разглядывая друг друга, молчали. И эту их перестрелку глазами великий князь - по дурости врожденной - не заметил. Но зато один перехваченный взгляд Екатерины подсказал Вильямсу все остальное... Когда дипломаты покатили из Ораниенбаума обратно в столицу, посол веско заметил Понятовскому: - На великого князя Петра я не поставлю и пенса. Это человек, которого в Англии звали бы просто - шут! И я не ошибусь, если скажу: ему никогда не бывать на престоле... Вильяме тут же, на рывке кареты, схватил своего атташе за нежную ляжку и больно стиснул ее в цепких пальцах. - Мой юный друг, - сказал посол учтиво, - вы можете помочь своей несчастной отчизне... Положение в мире серьезно. И парламент моего короля не для того сорит деньгами, чтобы ваша бесподобная красота прозябала в бесполезном целомудрии! Понятовский вспыхнул от стыда: - Чего вы еще желаете от меня, сэр? - Сущую ерунду, - успокоил его старый циник. - Когда великая княгиня увлечет вас в тень алькова, не зовите на помощь свидетелей. Любовь, как и политика, не терпит яркого света.. |
