|
.. “Елисавет Петровны, - размышлял канцлер, - тоже не вечны: сколь можно пить токай, плясать до упаду и ложиться спать на рассвете?.." Бестужев-Рюмин решил сблизиться с Екатериной. - Но, - сразу предупредила она, - если хотите дружбы моей, вы должны мне помочь. Я задолжала кредиторам, императрица скупа, а карточные долги... Однако, посудите сами, не могу же я не играть, если вокруг меня с утра до вечера, от мужа до лакея, все мечут карты! И величаво склонился перед ней хитрый и умный канцлер империи. - Ваше высочество, - сказал он, затаив улыбку, - еврей Вольф служит консулом при после британском, и его банк всегда будет открыт для ваших нужд... Бестужев неспроста искал заручку в "молодом дворе”. Если Елизавета в гроб ляжет, молодые на престол воссядут - надо заранее при них укрепиться. Тем более что “система” канцлера уже начала потрескивать. Версаль и Вена с ужимками и гримасами, но все же сходились для дружеского котильона... Бестужев-Рюмин боялся этого союза” который сломал бы всю его “систему”. А между тем вековая распря между Бурбонами и Габсбургами заканчивалась анекдотом. Трижды отбрасывалось перо гордой Марией Терезией. Ей, наследнице римских цезарей, писать этой шлюхе Помпадур?.. Да никогда! Но Кауниц взял руку императрицы в свою, силой заставив Марию Терезию вывести первые любезные слова “Ма shere amie..." А на русского канцлера наседал посол Вильяме: - Дорогой друг, когда же ваша императрица соизволит подписать конвенцию? Пошел уже третий год... - Что поделаешь, - вздыхал Бестужев. - Но сейчас у ее величества вскочил песьяк на глазу, и все зависит отныне только от сахарных примочек грека Кондоиди. Сэр Вильяме наконец потерял терпение. - Как ячмень на глазу может тормозить ход истории? - бушевал британец. - О-о, понимаю, понимаю... Грек Кондоиди воистину великий человек: от его примочек зависит судьба Европы! Бестужев и сам изнывал. Тем более что англичане, как торговая нация, любили платить сдельно. Но когда он намекнул на денежные обстоятельства, Вильяме прямо ответил, что канцлеру не следует спать до пяти часов дня... - А лучше нагрянуть в Аничков дворец к Разумовским, где и перехватить Елизавету между ее дневным сном и ночным бодрствованием... Я не хочу угрожать вам, - добавил Вильяме (все-таки угрожая). - Но если песьяк императрицы виной тому, что Россия не желает получить субсидии, то ее охотно возьмет от нас король Пруссии, который на песьяки не жалуется! Вильяме был крут. Он сменил старого Гая Диккенса, для которого Петербург казался слишком “подвижен”: надо танцевать, флиртовать, вообще двигаться. Новый посол заверил парламент, что “подвижности” не страшится, и доказал это ногами, не пропустив ни одного куртага. Вильяме думал, что под игривую музыку Франческо Арайя веселая Елизавета скорее подпишет конвенцию. Но он ошибся... Императрица плясала с послом Англии - так плясала, что пыль столбом, а договор на поставку русских солдат для Англии, которые должны защищать Ганновер, так и лежал чистехонький! Вильяме не раз заговаривал с императрицей о делах, но Елизавета только хохотала в ответ, и было видно, что сегодня она опять не в меру пила токайское. “Что это? - негодовал Вильяме. - Лень или азиатекая хитрость? Скорее - козни Шувалова с Воронцовым..." Оставался еще “молодой двор” - с голштейн-готторпским балбесом и ангальт-цербстской умницей, и Вильяме зачастил в Ораниенбаум, прихватывая с собой и Понятовского. |
