Только пребывая тут, в этом времени, я и понял истин¬ный смысл фразы: «За Веру, Царя и Отечество», особенно последнего слова в нем. Отсюда оно идет и означает от¬нюдь не абсолютное бескорыстие в самопожертвовании на поле брани. Фигушки. Помимо согласия пострадать за православие и власть, тут еще имеется и третье – за свой род. И когда представителей твоего рода тащат на плаху, а ты молчишь в тряпочку, значит, ты, в глазах Иоанна, про¬шел последнюю контрольную проверку. Если уж и эту обиду – не простую, смертную – сглотнул, в угоду царю наплевав на свой род, то, стало быть, можно смело ставить штамп: «К дальнейшей службе годен».

К тому же поездка, и желательно куда нибудь подаль¬ше, как оказалось всего днем раньше, входила и в мои соб¬ственные планы. Теперь, после разговора с Ицхаком, со-стоявшимся накануне, точнее с его приказчиком, вернув¬шимся из под Новгорода и сообщившим мне ошеломля¬ющую новость, я сам жаждал отправиться хоть к черту на рога. Кострома так Кострома. Отлично. Лучше нее может быть только какой нибудь Великий Устюг, потому что тот еще дальше, и намного.

Нет, ненаглядная, которую я давно в мыслях называл своею, не погибла от мора, да и в ближайшей перспективе смерть от чумы ей тоже не грозила, потому что в Новгоро¬де ее не было, так что мой вояж туда отпадал. Где то здесь она жила, в Москве, будучи... супругой боярина Никиты Семеновича Яковли.

Потому приказчики Ицхака и не сумели ее отыскать, когда бродили по подворьям. Розыск то был объявлен на Долгорукую, а не на, прости господи, какую то Яковлю. Ну и фамилию она себе подобрала. Пузатую и бесформен¬ную, как квашня. Хотя постой постой...

– А это не сын того, что...– повернулся я к Ицхаку.

– Сын,– кивнул он, угадав мой вопрос.

Я с тоской вспомнил поседевшего прежде времени ста¬рика, которого царь простил в день казни Висковатого, и горько усмехнулся. Как знать, может, та девушка в лазоре¬вом сарафане, что метнулась подхватить еле стоявшего на ногах боярина Семена Яковлю, как раз и была моей меч¬той, теперь уже бывшей? А я то, дурак, даже не разглядел ее со спины. Да и не до того мне было – смотрел в другую сторону.

–  Но это точно она? – попытался я усомниться, еще лелея безумную надежду, что произошла какая то чудо¬вищная ошибка, которая сейчас выяснится, и все встанет на свои места.

– Да точно, боярин,– обиженным тоном заявил при¬казчик и вновь принялся перечислять то, что ему удалось выяснить: – Княжна Марья Андревна Долгорукая, осьмнадцати годков от роду. Замуж князь ее выдал о про¬шлой осени. Батюшка жениха уделил им свои поместья, кои получил от государя батюшки, так я не поленился и заехал туда на обратном пути, дескать, поклон передать – авось от Твери до Старицы по воде крюк не велик. Так что все как есть выведал и самолично оную княжну по¬видал.

«Точно,– вздохнул я.– Под Старицей я ее и встретил. Все сходится».

А приказчик все расписывал Машины прелести:

–  Краса и впрямь неописуемая,– Он мечтательно за¬катил глаза,– Ходит, ровно пава выступает, засмеется, яко дукатом одарит. И сама вся сдобная да пышная...

–  Коса русая? – перебил я, вопреки всему на что то еще надеясь.

–  Не разглядел под кикой мужниной,– развел тот ру¬ками.

– А лицо? Веснушек на лице не приметил? – вспом¬нил я увиденную пигалицу.