Сказано – сделано, и уже спустя пять дней я оказался в столице моей по прежнему необъятной, хотя и слегка скукожившейся родины. И вот тут то все началось. Рва¬нул к Генке Игнатову, а он, как сказали соседи, укатил в Чечню, а его жена Татьяна, тоже наша одноклассница, вместе с детьми подалась в Ряжск. Правда, заверили, что со дня на день должен прикатить, давно уже там воюет, но толку – сейчас то его нет.

Дернулся было по другому адресу, к Мишке Макшанцеву – светоч нашего класса, контрольные по математике успевал за урок решить сразу в двух вариантах, чтоб выру¬чить и вторую половину страждущих,– а он переехал, и новый адрес неизвестен.

Оставался последний, Валерка, но у него был все время занят телефон. Ну, думаю, все равно тебя достану, поско¬льку служит он в журнале «На боевом посту», а как туда добраться, я знал, но... опоздал. Хорошо хоть, что журнал этот военный, центральное издание внутренних войск страны, так что на входе оставался дежурный солдатик. Он то мне и подсказал адресок, где проживает этот лобот¬ряс. Оказывается, в Реутове, то есть пилить и пилить.

Только я вернулся обратно к метро, только спустился по эскалатору, подошел к платформе, как вдруг, откуда ни возьмись, из под нее выныривает мужичок. Оглянулся эдак воровато по сторонам и прыг на платформу.

Я не удержался и уважительно заметил:

– Силен ты, мужик. Я бы ни за что не рискнул.

Он в ответ только палец к губам прижал, мол, помалки¬вай, парень, шасть в сторону, но на втором шаге резко притормозил, повернулся ко мне и удивленно так тянет:

–  Костюха, ты ли это?

– Я,– говорю,– а то кто же еще.– А сам думаю, отку¬да он меня знает и почему мне самому его лицо так знако¬мо.

– Не узнал? – говорит.– Андрей я, Голочалов. Ряжск вспомни. Ты перед Ленкой Новолокиной сидел, а я спра¬ва, там, где Вовка Куркин с Юркой Степиным.

Тут только меня и осенило, кто он такой. Изменился, конечно, сильно. Похудел еще больше, да и волос на голо¬ве поубавилось, а с морщинами на лице как раз наобо¬рот – проявились. По всему видно, что ведет суровую жизнь честного труженика пролетария в гнусных капита¬листических джунглях столицы. Ну а когда выяснилось, что он живет поблизости, то вопрос о Реутове отпал как то само собой. Чего, спрашивается, переться в такую даль, если сегодня можно как следует посидеть с Андреем, а зав¬тра поутру или в обед домчаться к Валерке на работу. Сло¬вом, ввалились мы в его холостяцкую квартиру и присту¬пили к обмыванию встречи.

По ходу выяснилось, чего он делал под платформой. Оказывается, он и спелеолог и диггер. Хобби у человека такое, тем более Москва для диггеров – это все равно что Мекка для мусульман. У тех, куда ни глянь,– сплошные святыни, а у диггеров – подземелья, причем разнообраз¬ные, от современных до самых что ни на есть старинных, которые черт знает когда строили.

В заброшенных подвалах и разных коллекторах с теп¬лотрассами много, конечно, не поимеешь. Но стоит до¬браться до многочисленных убежищ Сухаревки и Хитровки, до потайных ходов из трактиров, как тут уже страсть к исследованию начинает вознаграждать любознательного диггера. Перепадает немного и не часто, но тем не менее на жизнь хватает...

А потом человек незаметно для себя превращается в спелеолога, потому что перед ним то и дело открываются русла давно высохших рек, карстовые полости, неведо¬мые пещеры с глубокими провалами, а они зачастую приводят к старинным подземным ходам и древним ка¬меноломням, которым по четыреста и пятьсот лет, вновь заставляя спелеолога менять свое звание на диггера.