Он женился на соседке – той самой, что содержит Суллу после смерти его отца. Она-то пальцем не шевельнула, чтобы помочь. Ты, Гай Марий, куда счастливее Суллы: твоей семье хватило достатка, чтобы обеспечить тебе место в Сенате, когда подвернется возможность. Пусть Марии и не родовиты, пусть ты называешься «новым человеком» – Сенат уважает тех, кто располагает состоянием. Сулла же, имея безупреч-ное происхождение, исключен из списков. Боюсь, как бы такая же судьба не постигла моего младшего сына и его потомков.
– Рождение и происхождение – дело случая. Почему же от них должна зависеть судьба? – Тема волновала Мария, затрагивала сокровенные его мысли.
– А почему деньгам дана такая власть над людьми? – ответил Цезарь в тон. – Сам посуди, Гай Марий: какую страну ни возьми, везде властвуют деньги и знатность. В Риме еще осталась свобода для личных дарований – сравни хотя бы с Парфянским царством! Да Рим почти идеал государства, о котором писал Платон. Нередки случаи, когда рожденные в ничтожестве в Риме достигали высших должностей. Впрочем, я не в восторге от тех, кто проделал такой путь: схват-ка с судьбой, как правило, надламывает человека, опустошает его.
– В таком случае, может быть, не стоит и горевать об участи Суллы?
– Нет, что ты! Допустим, судьба обошлась с тобой жестоко, несправедливо – но ведь ты из «новых». Я слишком предан своему классу, чтобы не сожалеть о Сулле от всего сердца! – Цезарь остановился, вспомнив наконец о своем деле. – Вернемся лучше к судьбе моих детей. Мои дочери, Гай Марий, не имеют приданого – и, как следствие, женихов. Им я не могу уделить ничего, поскольку таким образом доля сыновей окажется урезанной еще больше. Следовательно, они никогда не смогут выйти замуж за людей своего круга. Не принимай эти слова на свой счет, Гай Марий, – я не тебя имею в виду. Хочу лишь сказать, что они будут вынуждены выйти замуж за тех, кто мне не по душе, за истинных ничтожеств. Не то что ты. Я не выдал бы их замуж даже за людей своего звания, которые показались бы мне недостойными, поверь! Нет, я предпочел бы прямых, открытых, честных, умных – да вот только не знаю, где таких найти. Те, кто хотел бы заполучить моих дочерей, настолько мне неприятны, что я скорее покажу им на дверь, чем начну переговоры о браке. Похоже на судьбу богатой вдовы, не так ли? Приличный человек и не посмотрит в ее сторону, опасаясь козней соперников-проходимцев, поэтому вокруг нее и увиваются одни проходимцы.
Цезарь присел на край ложа.
– Не будешь возражать, Гай Марий, если мы перейдем в сад и немного прогуляемся? Уже прохладно, но я могу дать тебе теплый плащ. Неплохо бы немного размяться.
Марий без слов поднялся и, взяв сандалии Цезаря, помог ему обуться. Затем обулся сам и встал, поддерживая собеседника под локоть.
– Что мне в тебе нравится, Гай Марий, так это всякое отсутствие высокомерия.
Внутренний дворик дома Цезаря был невелик, но с очаровательным садом. Немного на-шлось бы в городе таких тихих, спокойных, чарующих изяществом местечек. Даже в это время года все здесь благоухало – весна словно не оставляла этот дом. Гай Марий с теплотой подумал: «А ведь в душе Юлии продолжают оставаться селянами…». По краям карнизов, по скатам крыш, куда чаще всего доставало солнце, вились лозы дикого винограда. Как в отцовском доме в Арпине. К концу января они празднично украшали дом нежной зеленью листьев. Кроме того, у них было еще одно качество, о котором, как подозревал Гай Марий, вряд ли знал хоть кто-нибудь в Риме: они отпугивали насекомых.
К приходу гостя зажгли лампионы в колоннаде, опоясывавшей перистиль. Маленькие бронзовые светильники, стоявшие вдоль дорожек сада, расточали нежный аромат сквозь тонкие мраморные пластины, защищавшие от непогоды подрагивавший огонек. Дождь уже прекратил-ся, однако кусты и трава были унизаны тяжелыми каплями, воздух напоен сыростью и холодом. |