Изменить размер шрифта - +
  На
Алешкины деньги (три рубля с полтиной) Бровкин купил  телку  добрую  -  за
полтора рубля, овцу - три гривенника с пятаком,  четырех  поросят  по  три
алтына, справил сбрую, поставил новые ворота и у мужиков под  яровое  снял
восемь десятин земли, дав рубль деньгами, ведро водки и обещав пятый  сноп
с урожая.
   Стал на ноги человек. Подпоясывался не лыком по кострецу, а  московским
кушаком под груди, чтобы выпирал сытый  живот.  Шапку  надвигал  на  самые
брови, бороду задирал. Такому поклонишься.  И  еще  говорил:  "Погоди,  по
осени съезжу к  сыну,  возьму  денег,  -  мельницу  поставлю".  Волковский
управитель его уже не тыкал - Ивашкой, но  звал  уклончиво  Бровкиным.  От
барщины освободил...
   И сыновья - помощники - подрастали. Яков всю эту зиму ходил в  соседнюю
деревню к дьячку - учился грамоте, Гаврилка вытягивался в красивого парня,
меньшой, Артамошка, тихоня, был тоже не без  ума.  Детьми  Ивашку  бог  не
обидел. К дочери, Саньке, уж сватались, но по нынешнему положению отдавать
ее за своего брата - мужика-лапотника, - это еще надо было подумать...
   В июле прошел слух, что  войско  возвращается  из  Крыма.  Стали  ждать
ратников, отцов и сыновей. По вечерам бабы выходили на пригорок -  глядеть
на дорогу. От бродящего божьего человека узнали, что в  соседних  деревнях
действительно вернулись. Начали бабы плакать: "Наших-то побили..." Наконец
появился на деревне ратник Цыган, весь зарос железной бородой, глаз выбит,
рубаха, портки сгнили на теле.
   Бровкин с семьей ужинали на дворе, хлебали щи  с  солониной.  В  ворота
постучали: "Во имя отца и сына и святого духа..."  Ивашка  опустил  ложку,
подозрительно поглядел на ворота.
   - Аминь, - ответил. И громче: - Мотри, у нас кобели злые, постерегись.
   Яшка отодвинул щеколду, и  вошел  Цыган.  Оглядел  двор,  семейство  и,
раскрыв рот с выбитыми зубами, - гаркнул хрипло:
   - Здорово! - Сел на чурбан у стола. -  На  прохладе  ужинаете?  В  избе
мухи, что ли, надоедают?
   Ивашка зашевелил бровями. Но тут Санька самовольно  пододвинула  Цыгану
чашку со щами, вытерла передником ложку, подала.
   - Откушай, батюшка, с нами.
   Бровкин удивился Санькиной смелости...  "Ужо,  -  подумал,  -  за  косы
возьму!.. Эдак-то всякому кидать наше добро..."  Но  спорить  постеснялся.
Цыган был голоден, ел, - жмурился...
   - Воевали? - опросил Бровкин.
   - Воевали... (И опять - за щи.)
   - Ну как все-таки? - повертевшись на скамье, опять спросил Бровкин.
   - Обыкновенно. Как воюют, так и воевали.
   - Одолели татар-то?
   - Одолели... Своих под Перекопом тысяч двадцать уложили, да столько же,
когда назад шли...
   - Ах, ах, - Бровкин покачал головой. - А у нас говорят:  хан  покорился
нашим...
   Цыган открыл желтые редкие зубы.
   - Ты тех, кто в Крыму гнить остался, спроси, как нам  хан  покорился...
Жара, воды нет, слева - гнилое  море,  справа  -  Черное,  пить  эту  воду
нельзя, колодцы татары падалью забили... стоим за Перекопом -  ни  вперед,
ни назад.
Быстрый переход