Я подошел к Кэтрин и опустился на колени рядом с ней. Ее глаза были сухими, хотя на щеках остались следы слез.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил я.

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Мне очень жаль, что я сломалась, но я испугалась — очень сильно испугалась.

— Почему бы тебе не испугаться? — сказал я, — Все испугались. Только последний дурак не испытывает страха при подобных обстоятельствах.

Она нервно сглотнула.

— Они на самом деле убили Рудетски и Фоулера?

Я кивнул, а затем немного поколебавшись, добавил:

— Кэтрин, Поль тоже мертв. Гатт сказал мне.

Она вздохнула, и ее глаза заблестели от непролитых слез.

— О Боже! Бедный Поль! Он хотел так много — и все сразу!

Бедный Поль, надо же! Я не собирался рассказывать ей все, что мне было известно про Халстеда, насчет тех способов, с помощью которых он хотел получить все сразу. Это никому не принесло бы пользы, а только причинило бы боль ее сердцу. Лучше пусть она запомнит его таким, каким он был, когда они поженились — молодым, нетерпеливым и полным амбиций в своей работе. Рассказать ей правду было бы жестоко.

Я сказал:

— Мне тоже очень жаль.

Она коснулась моей руки.

— У нас есть шанс — хотя бы самый маленький, Джемми?

Про себя я был убежден, что шансов уцелеть у нас не больше, чем у снежного комка в преисподней. Я посмотрел ей в глаза.

— Шанс всегда остается, — сказал я твердо.

Ее взгляд скользнул в сторону от меня.

— Фаллон, кажется, так не думает, — произнесла она тихим голосом.

Я повернул голову и посмотрел на него. Он по-прежнему сидел на полу, вытянув перед собой ноги, и созерцал невидящим взглядом мыски своих ботинок.

— У него свои собственные проблемы, — сказал я и, поднявшись на ноги, подошел к Фаллону.

При моем приближении он поднял голову.

— Смит был прав, — сказал он едва слышно. — По моей вине мы оказались в этой переделке.

— У вас есть причины думать о другом.

Он медленно кивнул.

— Да — эгоизм. Я должен был добиться того, чтобы Гатта депортировали из Мексики. У меня для этого есть достаточное влияние. Но я пустил все на самотек.

— Не думаю, что вам удалось бы сильно побеспокоить Гатта, — сказал я, пытаясь его утешить. — Он в любом случае вернулся бы назад — он и сам имеет достаточное влияние, если верно то, что говорил Пат Харрис. Вряд ли вы смогли бы его остановить.

— Я не беспокоюсь за себя, — произнес он с мукой в голосе. — Я в любом случае буду мертв через три месяца. Но увлечь за собой столько других людей — это непростительно. — Он почти видимо отстранился от меня, вернувшись в свой самообличительный транс.

Мне нечем было ему помочь, поэтому я поднялся на ноги и присоединился к Смиту, стоящему у окна.

— Никаких признаков активности?

— Некоторые из них укрылись вон в тех домиках.

— Сколько?

Он покачал головой.

— Трудно сказать. Может быть, по пять-шесть человек в каждом.

— Мы можем преподнести им сюрприз, — сказал я мягко. — Гатта не было видно?

— Не могу сказать, — ответил Смит. — Я даже не знаю, как он выглядит. Чертовски забавно, не правда ли? — Он внимательно посмотрел на домики. — Если они откроют огонь с такого близкого расстояния, то пули будут прошивать наше укрытие как картонную коробку.

Я повернул голову и посмотрел на взрывную машинку и идущие к ней провода, размышляя о том, сколько взрывчатки Рудетски заложил под домики и не обнаружили ли ее.