Я провел внизу почти целый час, пока наконец мне удалось присоединить все баллоны к распределителю с открытыми кранами и привинтить воздушный шланг с закрытым клапаном на конце к выводу распределителя. Теперь весь воздух в баллонах был доступен через клапан воздушного шланга.
Я заплыл в пещеру, волоча за собой шланг, и, вынырнув на поверхность, поднял его вверх в триумфальном жесте. Кэтрин сидела в дальнем конце уступа, и когда я воскликнул: «Держи его!» — она никак не прореагировала, и лишь только едва повернулась, чтобы посмотреть на меня.
Я выбрался из воды, с трудом удерживая концы шланга, а затем вытравил его побольше и закрепил на месте, усевшись сверху.
— Что с тобой случилось? — поинтересовался я.
Некоторое время она не отвечала, а потом произнесла бесцветным голосом:
— Я думаю о Фаллоне.
— Ох!
— Это все, что ты можешь сказать? — спросила она со страстью в голосе, но внезапно гнев ее утих, не успев разгореться.
— Ты думаешь, он мертв? — спросила она более спокойно.
Я задумался.
— Вероятно, — ответил я наконец.
— Боже мой, я ошибалась в тебе, — сказала она с горечью. — Оказывается, ты расчетливый и жестокий. Ты можешь оставить человека умирать и больше не вспоминать о нем.
— Что я чувствую, тебя не касается. Это было решение Фаллона — он принял его сам.
— Но ты извлек из него выгоду.
— Так же как и ты, — заметил я.
— Я знаю, — сказала она безысходно. — Я знаю. Но я не мужчина; я не могу убивать и сражаться.
— Я и сам не привык к этому, — сказал я едко. — В отличие от Гатта. Но ты будешь убивать, если это будет тебе необходимо, Кэтрин. Так же как и все мы. Ты человеческое существо — способное на убийство при самозащите. Мы все можем убивать, но некоторых из нас нужно к этому вынудить.
— И ты не считаешь, что тебе нужно защищать Фаллона, — сказала она тихо.
— Нет, не считаю, — произнес я так же тихо. — Поскольку я буду защищать мертвого человека. Фаллон это знал, Кэти; он знал, что умирает от рака. Он узнал об этом еще в Мехико и поэтому вел себя так безответственно. А теперь его мучает совесть. Он хотел успокоить ее, Кэти. Он хотел сделать так, чтобы совесть его вновь стала чиста. Ты думаешь, я имел право отказать ему в этом — тем более, что в любом случае мы все скоро будем мертвы.
Я с трудом расслышал слова:
— О Боже! — прошептала она. — Я не знала — я не знала.
Я почувствовал себя пристыженным.
— Прости меня, — сказал я. — Я немного запутался. Я забыл, что ты не знаешь. Он сказал мне об этом перед самой атакой Гатта. Ему предстояло вернуться в Мехико, чтобы умереть через три месяца. Не слишком много времени, чтобы строить какие-то планы, не так ли?
— Вот почему ему так не хотелось отсюда уезжать. — Ее голос прервался всхлипыванием. — Я видела, он смотрел на город так, словно у него с ним любовный роман. Он гладил те вещи, которые мы для него доставали.
— Он был человеком, который прощается со всем, что любит, — сказал я.
Некоторое время она сохраняла молчание, а затем тихо произнесла:
— Мне очень жаль, Джемми; я сожалею о тех словах, которые тебе сказала. Теперь я многое бы дала за то, чтобы никогда их не произносить.
— Забудь об этом.
Я сосредоточился на охране шланга, а затем начал размышлять над тем, что мне с ним делать. Средний аквалангист не помнит на память Адмиралтейскую таблицу для подводников; и я не был исключением. |