|
Даже если бы голос Майона скоро восстановился, он уже потерял столько и даже больше. Сорвались его гастроли в Южной Америке, он не смог сделать множество записей по контрактам, потом еще отклонил предложение с радио… – Но пятьюдесятью тысячами тут и не пахнет! – агрессивно влез судья Арнольд. Глотка, несмотря на маленький рост, у него была отменная. – Я сделал расчеты… – К черту ваши расчеты! Этак любой может… – Я попросил бы! – Вулф постучал по столу костяшками пальцев. – А какую позицию занимал мистер Майон? – Ту же, что и я, разумеется. – Отвечая Вулфу, Гроув сердито посмотрел на Арнольда. – Перед встречей мы выработали единое мнение. – Понимаю. – Вулф повернул голову чуть влево. – А что думали вы по этому поводу, мистер Джеймс? – Вероятно, лучше за клиента буду говорить я, – вмешался Арнольд. – Вы не против, Джиф? – Нисколько, – произнес баритон. И Арнольд принялся молоть языком, заняв большую часть одного из трех часов. Я не понимал, почему Вулф не оборвет его, и, наконец, решил, что он позволил Арнольду так долго сотрясать воздух бессвязным набором слов лишь для того, чтобы в очередной раз убедиться в правильности собственного устоявшегося мнения об адвокатах. Арнольд коснулся всего. Он говорил о правонарушениях, постоянно ссылаясь на примеры из последних двух столетий и делая особый упор на психическое состояние преступника. Другой темой его нескончаемой речи были непосредственные причины противозаконных деяний, но обе эти линии так переплетались и петляли, что я потерял логическую нить и сдался. Однако временами в его тарабарщине появлялся смысл. Так, он сказал: «Идея немедленной выплаты денег была совершенно неприемлемой. Разве можно ожидать, что человек, даже если он сознает свою вину, станет платить, не зная, какой окажется общая сумма компенсации, и еще до того, как оговорена методика подсчета ущерба?» В другой раз он сказал: «Требование такой большой суммы, по сути, может быть охарактеризовано как шантаж. Майон знал, что если дело дойдет до суда и будет доказано, что действия моего клиента мотивировались тем фактом, что его дочь была обесчещена, то присяжные вряд ли поддержат идею компенсации ущерба. Но он также знал, что мы не хотели бы прибегать к такому способу защиты». – Не фактом, – возразил Вулф, – а только лишь верой. Его дочь призналась, что сказала неправду. – Мы могли бы доказать, что факт имел место, – настаивал Арнольд. Я посмотрел на Клару, приподняв брови. В отношении последовательности лжи и правды в ее словах возникало решительное противоречие, но либо она и ее отец не понимали значимости этого, либо просто не хотели вновь затевать оставленный спор. В третьем месте Арнольд сказал: «Даже если бы мой клиент совершил что то противозаконное, и был бы повод взыскать с него за ущерб, о сумме речь могла зайти не раньше, чем удались бы определить размер этого ущерба. Мы, без всякой предвзятости, для полного урегулирования вопроса и отказа противной стороны от дальнейших претензий, предложили двадцать тысяч долларов. Они это отвергли. Они требовали немедленной оплаты предъявленного счета. В конце концов удалось сойтись на одном: нужно сперва договориться об общей сумме ущерба. Именно для этого там присутствовал доктор Ллойд. Его спросили, какой он может дать прогноз, и он ответил, что… впрочем, зачем мне пересказывать? Он здесь и может сам дать объяснения. Вулф кивнул. – Пожалуйста, доктор. Я подумал: боже мой, опять все сначала, только с другим экспертом! Но Ллойд пощадил нас. |
