Сюда не проникал свет фонарей, но в темноте угадывалось какое-то странное мерцание. Она моргнула, повернула голову, и рука Витаса закрыла ей рот, приглушая невольный крик.

На пыльной полке стоял золотой череп, и по всей вероятности, он стоял тут уже многие века. Огромные изумруды заполняли глазницы и, казалось, смотрели гневно на вторгшихся в это святилище людей.

Камни в глазах были ограненными и полированными. Но было много и других изумрудов в том виде, в каком они были найдены в земле. Все они были свалены в большую кучу в качестве жертвы богам.

Руки Витаса снова обняли ее, поднимая куда-то дальше, вверх.

— Ползи сюда, querida. Как можно быстрее.

Она очутилась в новом туннеле, который, казалось, был вырублен в целой скале. В этом туннеле места хватало только на то, чтобы лежа ползком продвигаться вперед, упираясь пальцами рук и ломая ногти. Но зато сюда откуда-то поступал воздух. Свежесть его она чувствовала и ноздрями, и языком и глотала его, глотала благодарно, подняв голову и вытягивая вперед руки, как будто могла потрогать его руками.

Наконец она почувствовала, как кто-то ухватил ее за кисти. И вот ее уже тащили вперед, царапая ее тело об острые края скалы. Но это было совсем неважно, потому что впереди было солнце, поначалу ослепившее ее после той удушающей темноты.

Речел ошеломленно глядела на смуглое лицо под красивой форменной фуражкой. Красивое лицо с маленькими усиками.

— Сеньорита. Сожалею, что пришлось быть грубым. — Он помог ей подняться на ноги. — Я — капитан Лопес. Витас, вероятно, говорил обо мне.

— Нет. — Руки у нее немного кровоточили, а ногти были в жутком состоянии. Она знала, что выглядит ужасно: рубашка разорвана на рукаве, штанина джинсов тоже в лохмотьях. Капитан Лопес, как будто чувствуя ее смущение, быстро подал знак и вперед выступил солдат с форменным жакетом, который он набросил ей на плечи. Кто-то еще протянул ей портсигар, и теперь, оглядевшись вокруг, она заметила, что на вершине холма полно людей в военной форме.

— Что здесь происходит? — она непонимающе уставилась на капитана, но тот сделал резкий жест, требуя молчания. Весь он был напряжен и постоянно к чему-то прислушивался. Рэчел тоже напрягла слух.

Наконец до них донесся звук выстрела. Его ни с чем другим невозможно было спутать, хотя он и был приглушен. Невозможно было ошибиться и в характере грохота, раздавшегося следом за ним и моментально перешедшего в рев.

Она слышала, как капитан Лопес прошептал проклятие, и видела, как он бросился куда-то. Приглушенный грохот не прекращался, как будто камни и земля, тонна за тонной, обрушивались в узкие проходы, находившиеся под ее ногами. И Рэчел повалилась на землю, и пальцы ее стали рвать траву. Она без конца выкрикивала его имя и руками пыталась разгрести землю, будто могла разбить скалу и добраться до любимого человека. Тонкая забивающая ноздри и нос пыль поднималась из туннеля, по которому она так недавно ползла. Глаза у нее слезились от этой пыли.

Снова и снова повторяла она “Витас”, как молитву отчаяния, а воображение рисовало ей ужасную картину: гибкое бронзовое тело, которое она обнимала в экстазе ночью, лежащее раздавленным и переломанным внизу, в темноте.

Теперь она уже рыдала по-настоящему. Слезы струились из покрасневших, раздраженных от пыли глаз и прокладывали бороздки на ее запыленных щеках. Она, как ребенок, прижимала ко рту кулаки, пытаясь подавить рыдания, сотрясавшие ее грудь.

Ее плеч коснулись чьи-то руки, и она напряглась, сопротивляясь.

— Оставьте меня. Уходите, — умоляла она. — Я просто хочу умереть!

— Но жизнь все еще сладка, querida, как я и говорил тебе прошлой ночью.