Фефер, окруженный плотным кольцом зевак, дрался с чернокожим карманником. Человек двадцать, не меньше, глазели на драку, к ним присоединялись все новые и новые, но, похоже, никто не собирался вмешиваться. Фефер, притиснутый к громоздкому автобусу, пытался вырваться из цепкой хватки карманника. Его голова билась о ветровое стекло перед пустым сиденьем шофера. Негр стискивал его все сильнее, и Фефер был испуган. Он еще сопротивлялся, еще защищался, но был уже бессилен. Противник был сильнее. Еще бы! Как могло быть иначе? Бородатое лицо Фефера исказилось от страха. Круглые щеки пылали, широко расставленные карие глаза взывали о помощи. Он не знал, что делать. А что он мог сделать? Он был похож на человека, который пытается вытащить из потока упавший на дно предмет: глаза выпучены, рот в зарослях бороды широко разинут. Но фотоаппарата он не отдавал. Он держал его в высоко поднятой руке, вне пределов досягаемости. Огромное тело в светло‑коричневом костюме давило его своим весом. Не повезло Феферу, не удалось ему сделать снимок исподтишка. Черный вор пытался выхватить аппарат. Да больше ему ничего и не нужно было – только забрать фотоаппарат, дать Феферу пару раз под ребра и разок‑другой в живот и исчезнуть по возможности неторопливо до прихода полиции. Но Фефер, несмотря на свой страх, все еще не сдавался. Изменив захват, негр взял Фефера за воротник и начал закручивать его, прижимая при этом свою жертву к стенке, как он делал это с Сэммлером. Он душил Фефера воротом его собственной рубашки. Темные очки от Диора, идеально круглые и голубоватые, не шелохнулись на плоском носу негра. Фефер вцепился в его развевающийся малиновый галстук, но ничего не мог с ним сделать.

«Как спасти этого безмозглого, лезущего не в свое дело идиота? Негр может его изувечить. А мне надо спешить. У меня совсем нет времени».

– Эй, кто‑нибудь! – приказал Сэммлер. – Помогите! Разнимите их, помогите ему!

Но конечно, «кто‑нибудь» не откликнулся. Никто не подумал вмешаться, и внезапно Сэммлер остро почувствовал себя иностранцем: голос, акцент, манеры, синтаксис, лицо, психология – все в нем было иностранным.

Но Эмиль видел тут Эйзена. Сэммлер огляделся вокруг. Да, вот он – бледный, с дурацкой улыбкой. Видно, давно ждет, что Сэммлер заметит его. Теперь он был счастлив, что на него обратили внимание.

– Что ты здесь делаешь? – сказал Сэммлер по‑русски.

– А вы, дорогой тесть, что вы здесь делаете?

– Я? Я спешу в больницу к Элии.

– А я был со своим юным другом в автобусе, когда он делал этот снимок. Снимок открытой сумочки. Я сам все это видел.

– Какая глупость!

Эйзен держал свою зеленую брезентовую сумку. Там были его скульптуры или медальоны. Куски со дна Мертвого моря – железопириты, или как их там.

– Пусть он отдаст фотоаппарат. Почему он не отдает фотоаппарат? – сказал Сэммлер.

– А как нам с этим‑то справиться? – сказал Эйзен, явно не соглашаясь.

– Нужно позвать полицию, – сказал Сэммлер. Он бы с удовольствием добавил: «И перестань улыбаться».

– Но я не говорю по‑английски.

– Тогда помоги ему.

– Лучше вы помогите ему, тесть. Я – иностранец и калека. Конечно, вы старше. Но я ведь только приехал в эту страну.

Сэммлер сказал карманнику:

– Отпусти. Сейчас же отпусти его.

Большое черное лицо повернулось к нему. Нью‑Йорк отразился в темных линзах под жесткими полями шляпы. Возможно, негр узнал Сэммлера. Но никак этого не выразил.

– Отдайте ему фотоаппарат, Фефер. Выпустите его из рук, – сказал Сэммлер.

Фефер уставился на него с выражением мольбы и отчаяния, похоже было, что он вот‑вот потеряет сознание.