Элеонора Бринтон, бывшая жительница Земли, некогда богатая, высокомерная и избалованная девушка с нью-йоркской Парк-авеню, зябко кутаясь под грубым плащом воина, лежала на вершине поросшего травой холма и сладострастно прижималась щекой к плечу горианского разбойника - своего повелителя и полновластного хозяина.

    Я приподняла голову и заглянула в глаза Раску. Он ответил мне долгим, внимательным взглядом.

    -  Как получилось, что я так привязался к тебе? - задумчиво сказал он.

    -  Я люблю вас, хозяин, - прошептала я. - Люблю!

    -  А я тебя презираю, - ответил он.

    Я рассмеялась; слезы снова навернулись мне на глаза.

    -  И тем не менее, - продолжал он, - с тех пор как я впервые увидел тебя в невольничьей клетке в Ко-ро-ба, я не мог тебя забыть. Меня неотступно преследовало желание ощутить тебя в своих объятиях.

    -  Я - ваша, хозяин, - пробормотала я. - Я полностью принадлежу вам. Полностью и безоговорочно. Я - ваша рабыня. Ваша беспомощная, во всем подвластная рабыня!

    -  Как только я тебя увидел, сразу понял, что ты никогда не сможешь стать обычной рабыней, - возразил мне Раск.

    Я плотнее прижалась к его плечу и обвила рукою широкую грудь.

    Он казался чем-то озадаченным, даже обеспокоенным. Он приподнялся на локте и нежным движением убрал волосы с моего лица.

    -  Неужели это возможно, - с удивлением произнес он, - чтобы я, Раск из Трева, мог привязаться к простой рабыне?

    -  Я люблю вас, хозяин! - воскликнула я, потянувшись к нему. - Люблю больше всего на свете!

    Он не дал мне прикоснуться губами к своим губам; он отстранился и, улыбаясь, посмотрел на меня сверху вниз.

    -  Не будет ли тебе любопытно узнать, почему я никогда не позволял тебе прислуживать мужчинам, как это делали остальные девушки? - спросил Раск.

    -  Очень любопытно, - с ответной улыбкой призналась я.

    -  Я берег тебя для себя, - признался он. Я рассмеялась.

    -  Я старался держаться вдали от тебя как можно дольше. Но когда увидел, как ты танцуешь, я не сдержался.

    Слезы снова потекли у меня по щекам. Я прижалась к нему губами.

    Внезапно его руки легли мне на плечи и отстранили меня.

    -  Твой танец выражал такую дерзость, такую гордость и презрительное высокомерие, что я не мог оставить это без ответа.

    Я подняла на него смеющиеся глаза.

    -  Во мне больше не осталось ни дерзости, ни высокомерия, хозяин, - прошептала я. - Во мне не осталось даже гордости, не говоря уже о презрении. - Я снова потянулась к нему губами.

    -  Что же наполняет тебя теперь? - поинтересовался он.

    -  Теперь, - ответила я, - меня наполняет только глубокая покорность моему повелителю. Покорность и осознание моей глубокой, всецелой принадлежности ему, моему хозяину.

    Он посмотрел на меня и усмехнулся.

    Я тоже рассмеялась.

    -  А я слышал, что в нашем лагере есть дерзкая рабыня, гордая и непокорная.

    -  Ее больше нет, хозяин.

    -  Разве ей удалось убежать?

    -  Нет, хозяин, убежать ей не удалось.