Алеша быстро взглянул на Кремону и, словно бросаясь с высокой кручи в Донец, сказал:

— Лю́ба ты мне.

Кремена сердцем поняла, о чем он говорит, лицо ее стало серьезным, даже печальным.

— Это — шутка, — Кремена сказала «щега», так по-болгарски звучит слово «шутка».

Но любовь умеет понять то, что ей необходимо понять, и Алеша воскликнул:

— Правду я гутарю!

Провел рукой по ее волосам, осторожно привлекая к себе, поцеловал в губы так, что голова кругом пошла.

Им не мешал солнечный ливень, цокот копыт, промчавшегося за околицей коня.

— И ты меня жалкуешь? — спросил Алеша. Синие глаза его глядели тревожно-радостно и с надеждой.

— Да, — сказала Кремена и покачала толовой так, будто отрицала.

Вот не мог он привыкнуть к этому движению головы невпопад, когда, желая сказать — «нет», болгары утвердительно кивают головой.

Кремена задумчиво покусала нижнюю губу. При этом на щеке ее легким следом проступил серпик, словно не смел углубиться, а только наметился.

Алеша стал целовать его, чтобы не исчез.

— Будет, Алъоша, — сказала Кремена, с нежностью отстраняя его, — будет…

Во двор вошел отец Кремены, привез на тачке дрова. Алексей помог их разгрузить, а потом Ивайло скомандовал дочке, чтобы она принесла гостю простоквашу и ржаного хлеба.

Они завтракали в саду, у вкопанного в землю одноногого стола под абрикосовым деревом. Ивайло, показывая рукой на себя, сказал:

— Човек.

И, кладя руку на колено Алеши, снова утвердил:

— Човек.

Обняв его, с гордостью произнес:

— Славянин… Работлив… А чорбаджи Цолов — не е човек… Хуже турка! Людям от него польза, что голодному от уксуса. Ишь, притаился, как сова от света. Думает, вы уйдете, тогда снова душить будет. Но ничего, в одной руке два арбуза не удержать. И не всю жизнь мою землю одеялом можно будет прикрыть… Я разве что — пусть богатеет… Но и другим жить давай…

Ивайло спохватился: наверное, этот донской казак его не понимает. Сказал то, что ему несомненно будет понятно. Положив обе руки себе на грудь, он посмотрел на Суходолова с признательностью:

— Освободили от робство.

Суходолов согласно кивнул:

— Освободили.

Стратегический план Балканской кампании сводился к тому, чтобы после форсирования Дуная действовать столь же стремительно, не задерживаясь у турецких крепостей.

Одной армии, перевалив через Балканы и не дав неприятелю опомниться, решительно идти на Константинополь, а другой в это время связывать вражеские войска в Придунайской Болгарии.

В ставке решено было: от Систово наступать веером, одновременно на запад, юг и восток — в сторону Рущука. Ударная сила — передовой летучий отряд генерала Гурко — двенадцать тысяч конницы и пехоты, в том числе и ополченцев, возглавляемых генералом Столетовым, тридцать восемь орудий. Отряд овладевает Тырново, горными переходами через Балканы и высылает за них кавалерию с пехотой. Рассчитывали, что к этому времени там поднимут восстание болгары.

Два донских полка — двенадцать сотен и шесть орудий — вошли в летучий отряд Гурко, составили сводную бригаду.

Сотня Афанасьева поднялась на исходе ночи по тревоге.

…Алексей ехал переменным аллюром в дозоре уже много часов. Где-то позади остались Кремена, Ивайло. До них теперь так же далеко, как до станицы Митякинской и матери, Уныло глядели неубранные поля. Стояла страшная изнуряющая жара, в точь, как на Дону в июле, когда усохшая трава сникает в балках и оврагах.

Только нет здесь белесой полыни, молочая, шалаша бахчевника.